Карта убийцы

Джеймс принес с кухни тарелки с разогретым мясом. Он обещал Мари заботиться о девочке, и разве сейчас он занимается не этим? Если Маркус действительно сорвется с катушки или состояние его собственного здоровья ухудшится, он позвонит в опеку. И если забота о Джесс помогает ему самому, разве это не хорошо?

Осторожно, чтобы не разлить соус, Джеймс поставил тарелку перед Джесс. Та принялась сжимать и разжимать кулаки и восторженно воскликнула:

– Ой, ой, ой!

Девятка Мечей (перевернутая) [67]

– Если бы я позвонил в службу опеки, Джесс забрали бы, и супруги Парк ничего не смогли бы с ней сделать. – У Милтона задрожали руки и плечи, и Блю крепче обняла его.

– Вы все сделали правильно. Вы любили Джесс и заботились о ней, – сказала она, по-прежнему чувствуя это – всю любовь к девочке, заключенную в старике. Однако Милтон покачал головой.

– Я поступил так ради себя. Я не хотел отпускать Джесс. Не хотел терять ее после того, как потерял Мари, уговаривал себя, что позвоню на следующей неделе, затем еще через неделю, а потом настал день, когда было уже слишком поздно. Маркус умер, Джесс исчезла, и никто о ней ничего не знал. В школе ничего не смогли сделать, служба социального обеспечения не захотела с этим связываться. В полиции посчитали, что Джесс просто сбежала из дома, и завели дело, но на самом деле по-настоящему ее никто не искал.

Я обещал жене заботиться о Джесс, но не сделал этого. И теперь мне остается только убедиться в том, что мы ее нашли: полиция должна мне поверить. Я должен во что бы то ни стало раздобыть эту фотографию, даже ценой собственной жизни.

После этих слов Блю отпустила его, отчаявшись переубедить. Она порадовалась тому, что у нее нет с собой карт Таро, порадовалась тому, что не сможет прочитать по ним старику будущее. У нее были подозрения насчет того, что предскажут карты.

Сабина не собиралась просыпаться. В расшторенные окна было видно ночное небо, затянутое тучами, и бледное сияние там, где должна была быть луна. Милтон хотел спуститься вниз, пройти в жилые покои хозяев и забрать фотографию, чтобы передать ее полиции, однако Блю опасалась, что, если миссис Парк это увидит, ему несдобровать; она повалит его на пол, а затем обвинит во всем его слабые ноги, слабое сердце, и старик умрет, сознавая свою неудачу.

– Я не могу вас отпустить, – решительно произнесла Блю.

– Я не позволю тебе остановить меня, – заявил Милтон.

Блю села перед ним на корточки, и ее бирюзовые глаза встретились с его выцветшими голубыми глазами.

– Пойду я, – сказала она, хотя у нее не было ни малейшего желания идти. Милтон раскрыл было рот, собираясь возразить, однако Блю твердо кивнула и повторила: – Пойду я! – И на этот раз она почувствовала себя лучше.

Ей хотелось бы, чтобы Сабина отправилась вместе с ней. В то же время она чувствовала, что судьба предопределила ей сделать это в одиночку. На полу у кровати Сабины лежали блокнот и ручка – часть приветственного набора для гостей. Блю написала записку – трясущаяся рука сделала ее почерк неразборчивым, чернила совсем некстати оказались зелеными. Цвет спокойствия, здоровья, изобилия, вспомнила Блю, но также цвет алчности, зависти, цвет тех, кто никогда не получает удовлетворения. Записка оказалась краткой и по существу: «Беги! Не жди меня, беги и найди помощь! И ни в коем случае не возвращайся!»

– Передайте это Сабине, когда она проснется.

Милтон прочитал записку, и у него на лице появилась озабоченность.

– Но ты сразу же вернешься обратно. Заберешь фотографию и сразу же вернешься обратно, так?

– Вероятно, супруги Парк уже крепко спят, – сказала Блю, однако это заверение предназначалось для Милтона. – Я быстро зайду, заберу фото и уйду. А это на всякий случай.

– На тот случай, если тебя увидят? – У Милтона на лице появились первые признаки сомнения.

– Никто меня не увидит. Все будет в порядке.

– Спасибо! – сказал Милтон, крепко стиснув Блю обе руки.

– Все будет в порядке, – повторила та, гадая, кому из них двоих больше нужны эти слова ободрения.

Мертвая девочка ждала в коридоре за дверью. Блю почувствовала это еще до того, как открыла дверь, до того, как приняла решение открыть дверь, даже до того, как решила выйти из комнаты. Она ощутила это нутром; теперь то же самое предчувствие твердо заверяло ее в том, что Джессика Пайк не оставит ее в покое до тех пор, пока она не раскопает правду.

Заверяло ее в том, что дело не сведется к тому, чтобы просто проскользнуть в жилые покои и тотчас же выйти обратно.

Джесс преградила ей дорогу, осунувшаяся, разгневанная, крепко сжимая детские кулачки. Блю постаралась не обращать на нее внимания. Глядя себе под ноги, она обошла стороной мертвую девочку. Гнев Джессики уже проник в нее; ей не нужно было снова смотреть на нее, она не должна была ни на что отвлекаться.

В уголках глаз Блю огнем вспыхнул страх: девочка уже стояла внизу лестницы.

По-прежнему сжимая кулаки.

И теперь руки Блю также были сжаты в кулаки.