Карта времени

Любовь моя!

Ты не представляешь, как много значат для меня твои письма. Я знаю, что мне суждено получить еще только одно, и это наполняет мое сердце глубочайшей печалью. Но я клянусь тебе, что буду сильной, ничто не сможет сломить меня, я буду думать о тебе одном, ощущать твое присутствие рядом со мной каждую минуту каждого бесконечно долгого дня. И конечно, ни один другой мужчина не встанет между нами, пусть даже я никогда больше тебя не увижу. Я живу только воспоминаниями о нашей встрече. И пусть моя мать, которой я, разумеется, не сказала ни слова, ведь ты был бы для нее всего лишь моей бесполезной выдумкой, приглашает к нам в дом самых завидных женихов со всей округи. Я принимаю всех крайне учтиво, а потом развлекаюсь, придумывая всякие абсурдные предлоги, чтобы отказать им. Моя мать уже, кажется, перестала мне верить. Моя репутация летит в тартарары, скоро я превращусь в старую деву и позор семьи. Но что за дело мне до того, что думают другие? Я твоя возлюбленная, возлюбленная отважного капитана Дерека Шеклтона, пусть даже никто и никогда не узнает об этой тайне.

Если не считать эти скучные встречи, все свое время я посвящаю тебе, любовь моя. Я научилась ощущать твое присутствие рядом, несмотря на то что нас разделяют века. Я ощущаю, что ты рядом каждую минуту, смотришь на меня своим нежным взглядом… Конечно, очень печально, что я не могу дотронуться до тебя, разделить с тобой свои волнения, взять тебя под руку и прогуляться по Грин-парку, насладиться картиной заката над Серпантином, прильнув друг к другу, или вместе вдыхать аромат нарциссов в моем садике, которые, по словам соседей, благоухают на всю улицу Сент-Джеймс.

Писатель ждал Тома, сидя на кухне. Том молча протянул ему письмо и сразу же вышел из дома. Что он мог сказать? Понимая разумом невозможность этого, он все же не мог отделаться от ощущения, что Клер в своих письмах обращается не к нему, а к Уэллсу. Он чувствовал себя третьим лишним в чужом романе, гнилой, никому не нужной половинкой яблока, которую нужно отрезать и выбросить. Оставшись один, Уэллс распечатал письмо и принялся с жадностью вчитываться в слова, выведенные аккуратным девичьим почерком.