Картахена

Пистолет мне продали на блошином рынке в Венцано, парень честно предупредил, что выстрелить из него удастся раза два, не больше. Значит, жертву нужно выманить подальше от отеля (скажем, в дальний конец парка, к павильону). А куда стрелять, чтобы не повредить марку? В каком кармане он ее носит? И в каком виде? Пришлось хорошенько порыться в Сети, почитать филателистические форумы и прочее. Там говорилось, что никто в здравом уме не станет отклеивать марку с бумаги, если есть возможность этого не делать. Значит, владелец держит ее в бумажнике или в чем-то плоском, размером не меньше открытки.

Мне могло не хватить решимости, и это меня беспокоило. Однако все произошло раньше, чем предполагалось по плану. Поздним вечером, увидев с верхней террасы одинокую жертву, направляющуюся в парк, убийца не мог упустить такой случай (неплохое начало для викторианского детектива). Он быстро спустился по черной лестнице, накинул куртку и пошел за хозяином отеля, удивляясь своей внезапной удаче. Теперь понятно, думал он, поглаживая пистолет в кармане куртки, почему прошлой ночью мне снились грибы. Если во сне ешь крыжовник, говорилось в соннике, лежавшем в комнате его матери, то дети пойдут один за другим, а если ешь арбуз, то измена жены не за горами. Если же во сне вышел на поляну с грибами, то будь уверен — вскоре сделаешь то, что восстановит справедливость.

Петра

Второй день дует сирокко, предвещая бури, зато на рынке появились базилик и дыни, так что повар приготовил граните на десерт. Сегодня за ужином много смеялись. Я проходила мимо ресторана и заглянула в зал: старики веселились, на все лады повторяя имя Починелли, это мелкий молодящийся лигуриец, он недавно появился в отеле, пыжится и без конца трещит о своих победах во времена Football Club Vado.

Кто-то из постояльцев прикрепил к букету тряпичных ирисов, стоявшему на столе, фотографию обезьяны с футбольным мячом и внизу подписал: «Починелли, возвращайся в Лигурию, твоя жена не осушает слез!»

Починелли сидел хмурый, уставясь в тарелку, и я подумала, что у старости есть одно омерзительное свойство — что бы ты ни сделал громко или, скажем, резко, ты выглядишь дураком. Старики здесь тихие не потому, что им не хочется заорать во всю глотку, а потому, что на это никто не обратит внимания. Разве что доктору пожалуются, а доктор пропишет успокоительные капли. После семидесяти ты как будто теряешь право на обиду и ярость. От тебя ждут тихого голоса, подарков на крестины и открыток с побережья.

Но это здесь, в «Бриатико», а в деревне все по-другому: никто из рыбаков не передает детям лодку, пока еще может держаться на ногах. Здешние старики крепкие и смолистые, будто сосновые сучья. И по девкам бегают до самого смертного дня. Вот взять хотя бы конюха, которого убили два года назад, когда он возвращался с танцев. Ему уж никак не меньше шестидесяти было. Похоже, танцы в наших краях стали опасным занятием, почище ремонта церковной кровли или охоты на китов.

Когда конюха нашли, он висел на ветке бука в проволочной люльке. Говорили, что во рту у него была сухая трава. Похоже на казнь, это правда.

А вот убийство на рынке вообще ни на что не похоже. Рыбный рынок — чисто выметенный, с розовым гранитным полом — это даже не сердце деревни, это ее лицо. Здесь делают все самое лучшее: покупают еду на ужин, узнают новости, встречают друзей. Это все равно что осквернить двери храма или украсть венок со свежей могилы. У местного никогда рука не поднимется.

Хотя что я говорю? Те люди, которых я знала в детстве, уже провалились в болото, в мертвую стоячую воду памяти. Остались их имена в старой записной книжке моей матери, да только она им больше не звонит.

Записная книжка была не просто тетрадью, где мать записывала адреса и рецепты, она была гроссбухом, заполненным вычислениями тайных и явных расходов, часословом, исчерканным строчками из проповедей отца Эулалио. Там были имена собак, которых мать так и не завела, благоприятные лунные месяцы, даты смерти соседей и номера лотерейных билетов, да бог знает что там было, выглядело это примерно так:

шампиньоны снести Д (старый лоток)

женщина без тени

бакалея 49 99

разное (индюшка, белье)

а также каждый день ст на солн

Я полистала эту книжку только однажды, наткнувшись на нее в кладовой за бутылками с домашним вином, мать заметила это и перепрятала в укромное место. В хорошие дни она вставала до рассвета и принималась колотиться по дому, как будто вдруг понимала, как сильно мы его запустили.

Дом выглядел не так уж плохо, если не проходить дальше кухни и столовой. Прошлой весной Бри купил зеленую краску для фасада, она так и осталась стоять под крыльцом. Зато такого крыльца в деревне ни у кого нет, брат сделал его из расколотого мельничного колеса, которое они с Пеникеллой бог весть откуда приволокли на телеге.