Картель правосудия

– Эльдар, – Уткин присел у постели больного и потрогал его за плечо. Назаров на минуту повернул голову, но, посмотрев сквозь гостя, снова вернулся к созерцанию промерзших веток тополя, мерно покачивавшихся за окном. – Я отец Кати, ты меня узнаешь? – снова попытался привлечь его ускользающее внимание Уткин. – Ты знаешь, где она, что с ней случилось?

Эльдар перестал свистеть и начал невнятно бормотать. Чтобы хоть что-то разобрать, Уткину пришлось наклониться к самым его губам.

– Надежда есть непостоянное удовольствие, возникающее из идеи будущей или прошедшей вещи, в исходе которой мы до некоторой степени сомневаемся… Отчаяние есть…

– Эльдар, где Катя? Катя. Ты помнишь Катю? Я очень хочу ее найти, понимаешь? – в отчаянии взывал Иван Сергеевич, но добиться от него вразумительного ответа было труднее, чем от говорящей куклы.

Назаров закрыл глаза и произнес уже более твердым голосом:

– Желание есть самая сущность человека, поскольку она представляется определенной к какому-либо действию каким-либо ее состоянием. – Он открыл глаза и взглянул на Уткина чуть более осмысленно. – Пушкин был не то что ленив, а склонен к мечтательному созерцанию. Тургенев же, хлопотун ужасный, вечно одержим жаждой деятельности. Пушкин этим частенько злоупотреблял. Бывало, лежит на диване, входит Тургенев. Пушкин ему: Иван Сергеевич, не в службу, а в дружбу – за пивом не сбегаешь?…

Медсестра тронула Уткина за рукав:

– Извините, больному пора принимать лекарство.

Уткин оставил лечащему врачу свой телефон и попросил позвонить, как только у Эльдара наметится улучшение.

Из больницы Иван Сергеевич направился в ресторан, где еще раз переговорил с управляющим, который в общих чертах поведал ему историю кредита, эпопею с его возвращением и все то немногое, что было ему известно об аресте Кроткова. Катя, по его словам, была скупа на подробности, и потому он не смог назвать имен тех, с кем она имела дело, и, уж разумеется, Соснин не знал, чем это все закончилось.

Таким образом, к вечеру Уткин фактически оказался в исходной точке, он собрал некое множество фактов, определенно имеющих отношение к исчезновению Кати, но полной картины так и не получил. Что могло произойти? Ее могли убить за то, что она отказалась платить и вместо этого обратилась в милицию, но тогда это сделали бы демонстративно, чтобы другим неповадно было. Да и начали бы наверняка не с этого, разбили бы машину, подожгли ресторан в крайнем случае. Не тот у Кати был масштаб, от ее смерти никто ничего не выгадывал, скорее наоборот – всегда лучше убедить человека, чем брать на себя его убийство.

А если дело, которое возбудили по заявлению Кати, начали разваливать? Почему бы, собственно, и нет. Крутой рэкетир, наверняка с надежным тылом, ему вполне по карману было бы оплатить услуги картеля или отдельных старателей на ниве правосудия. И если Катя оказалась излишне принципиальной и несговорчивой, то против нее вполне могли применить сколь угодно радикальные меры. Уткин не желал верить, что Катя может быть уже мертва, и в то же время отдавал себе отчет в том, что если уж за дело взялись профессионалы, то легким испугом она вряд ли отделается.

Правда, существовала определенная вероятность того, что она по собственной инициативе исчезла из города, спасаясь от преследования, и не поставила никого в известность, только чтобы не подвергать лишней опасности. Но на Катю это так не похоже, она бы боролась до конца.

И почему, в конце концов, она не пришла к нему?! Неужели решила, что он настолько поглощен молодой женой, что ему абсолютно безразличны проблемы дочери? Или она что-то подозревала и подумала, что он в унисон с ее гонителями станет уговаривать ее наплевать и забыть? А может, она просто не успела обратиться за помощью?!

Ужин Уткин жевал как-то нерешительно и неожиданно сказал вслух:

– Может быть, стоит встретиться с Меркуловым? Да нет, это как-то…

– Кто этот Меркулов? – поинтересовалась Наташа, она слышала эту фамилию впервые.

– Зам генерального прокурора. И просто неплохой человек. Когда-то он здорово мне помог…

Наталья вдруг заинтересовалась:

– Ты об этом не рассказывал.

– Это, конечно, долгая и поучительная история, мой юный друг, но давай в другой раз. Что-то нет у меня сегодня настроения предаваться воспоминаниям.

– Почему ты хочешь звонить именно этому… Меркулову? Почему не самому генеральному прокурору или министру внутренних дел?

Иван Сергеевич неопределенно пожал плечами и вместо ответа попросил еще чаю «Ahmad». Уткин уже решил для себя, что ни к кому из «коллег» он обращаться не станет. В деле исчезновения Кати и так довольно явственно… или ему это только кажется… Короче говоря! Если с дочкой действительно случилось что-то непоправимое, он больше не станет дрожать над собственной должностью и оставаться молчаливым соучастником. Но жене он ничего этого, конечно, не сказал. Уткин прихлебывал обжигающий чай из Катиной чашки, обхватив ее обеими руками, и мысленно уговаривал себя, что все, дескать, еще образуется.