Картель правосудия

– Стоять! – завопил Турецкий. Хотя маловероятно, что снайпер бы стал его слушать. Двери зашипели, и только тут Турецкий обнаружил, что у предпоследнего вагона, возле которого прятался он сам, они не открывались вовсе. Внутри этого вагона было темно и пусто. Он бросился вперед, но двери успели закрыться. Турецкий увидел возле окна краешек омоновской формы. Ее обладатель был погружен в чтение бульварного чтива. Поезд тронулся.

Турецкий почти добежал до окна, за которым сидел омоновец. Темный плащ как раз быстро переходил из этого вагона в следующий. Турецкий снова выстрелил в воздух. Пассажиры немедленно переполошились.

– Задержите этого человека! – пытался докричаться Турецкий до омоновца. – Он вооружен…

Но поезд был уже непоправимо далеко.

Турецкий бросился обратно, подбежал к окошку кассы:

– Какая следующая остановка?!

– Платформа Останкино, – лениво ответствовала кассирша. – Минут через восемь там будет.

Турецкий побежал назад. Через минуту он уже был у подъезда, где вокруг окровавленного Грязнова хлопотали тетки, промокая его какими-то тряпками. Только сейчас Турецкий понял, что Слава получил пулю еще и в ногу.

– Ключи от машины! – коротко бросил он. – «Скорую» вызвали?

– Да-да-да! – запричитали тетки.

– Ч-черт, – прохрипел Слава, – у меня в машине аптечка. Ключи возьми в правом кармане.

Турецкий выхватил у него ключи и уже буквально через несколько секунд подъехал к подъезду и открыл заднюю дверь:

– Забирайся быстрее!

– Что?!

Турецкий выскочил и, не слушая возражений и зубовного скрежета, затолкал Славу в салон, снова прыгнул за руль и рванул с места, коротко бросив через плечо:

– Сам сможешь перевязаться?!

– Как-нибудь… Да ты сдурел… тачку мне посадишь… мотор сперва разогрей!

– Некогда!

– Куда мы так летим?!

– В Останкино. – Турецкий предупреждающе сигналил. Скорость «БМВ» перевалила за шестьдесят километров в час и продолжала стремительно нарастать. Грязнову стало нехорошо, от этого ли или от потери крови, он не знал и просто устало прикрыл глаза. «Куда меня везет этот псих? И на черта я выиграл машину?!»

Семьдесят километров в час. Семьдесят пять… Восемьдесят… Больше девяносто… Турецкий почти перестал пользоваться тормозами, только рулил и на счетчик скорости не смотрел вовсе, а поглядывал только на часы. И лишь изредка отпускал руку от клаксона. Визг сигнала стоял у Грязнова в ушах.

Проулки, переулки, улицы стремительно проносились мимо и оставались в черноте.

"До Останкино электричка идет восемь минут. Минуту я бежал от платформы обратно. Еще полторы ушло на возню. Еще одну мы уже в пути… Значит… осталось четыре с половиной.

– В Останкино… По «ящику», что ли, выступать?… – Говорить Грязнову было все тяжелее, но все же он не удержался после очередного рискового виража Турецкого: – Ты когда за рулем последний раз сидел?!

…Человек в омоновской форме, погруженный в чтение бульварного чтива, прекрасно услышал крики Турецкого, но даже и не думал вставать. Во-первых, он не собирался наживать себе новые неприятности, а во-вторых, при отсутствии конечностей он мог только опуститься еще ниже.

Это был безногий Кирилл Ковалевский, раз и навсегда покинувший московское метро. В омоновской форме и в электричках ему лучше подавали. И делиться заработками он больше ни с кем не собирался.

А темный плащ быстро шел вперед по вагонам. Наконец он добрался до «головы» первого вагона и стал стучать в кабину. Не дождавшись ответа, отодрал дверь сам и приставил пистолет к виску машиниста, оказавшегося там в одиночестве:

– Не останавливаться!

– Но…

– Не останавливаться, или ты – труп. – Темный плащ схватил машиниста за ворот, одновременно засунув ему пистолет теперь уже в ухо.

– Но… я обязан остановиться на следующей станции, потому что… – Машинист пару раз заглотнул ртом воздух, как рыба на берегу.

– Дотронешься до тормозов – башку разнесу!

Турецкий вдруг с дикой силой ударил по тормозам, «БМВ» стал, подбросив Грязнова на заднем сиденье так, что он буквально заскрежетал зубами.

– Эй! – Турецкий выскочил из машины и замахал руками.

Оказалось, что он перерезал дорогу «скорой помощи» с бешено вращающейся сиреной. Из кабины угрожающе выкатился двухметровый лысый детина в белом халате со стетоскопом на шее. Эдакий русский Майкл Джордан.

– Носилки давай! – заорал на него Турецкий, размахивая пистолетом. – Вы ехали за ним!

– Чего?! – нимало не испугавшись, в ответ заорал русский Майкл Джордан. – За ним?! Это он, что ли, рожает?! Да?! Может, и воды уже отошли?!

– Да мне плевать, кто там рожает, забирай давай раненого, это начальник МУРа!

Санитары тем временем перекладывали Грязнова на носилки.

– Ничего, – прохрипел Слава, – я в порядке, поехали за роженицей. – Его уже укладывали в белый микроавтобус «мерседес», но вдруг, бросив мутный взгляд на работающую сирену «скорой», Грязнов останавливающим жестом поднял здоровую руку и снова разлепил губы: – Справа под твоим сиденьем лежит милицейская сирена… Он этот… землю… тот, что роет землю…