Картезианская лингвистика

В течение всего рассматриваемого периода господствовало мнение, что «языки — это поистине лучшее зеркало человеческого духа» [цит. по: Лейбниц 1983, 338]54. Именно фактическое отождествление языковых и мыслительных процессов делает возможным проведение картезианского теста на наличие разума у других людей, о чем мы говорили выше. То же самое наблюдается и в течение всего романтического периода. Для Ф. Шлегеля «дух и язык столь нераздельны, мысль и слово столь существенно едины, что мы, рассматривая мысль как специфическую прерогативу человека, могли бы назвать и слово в его внутреннем смысле и достоинстве изначальной сущностью человека » [цит. по: Шлегелъ 1983, 294]55. Мы уже приводили мнение Гумбольдта о том, что сила, порождающая язык, неотличима от силы, порождающей мысль. Это мнение и впоследствии находило поддержку в течение определенного времени56, однако, чем ближе к современности, тем реже оно высказывается.

Следует отметить, что связь между языком и мышлением понималась весьма различно в первой и последней фазе рассматриваемого периода. Первоначально высказывалось мнение, что структура языка столь верно отражает природу мышления, что «наука о речи ничем не отличается от науки о мышлении » [Beauzee 1819, х]57; этим фактом объясняется и творческий аспект языкового употребления58. Однако затем положение о том, что язык служит орудием мышления, получает новую формулировку: по отношению к мышлению язык выполняет конститутивную функцию. Так, Ламетри, исследуя, каким образом мозг сравнивает и соотносит между собой различаемые им образы, приходит к следующему выводу: устройство мозга таково, что, после того как знаки предметов и их различий «уже отмечены или запечатлены в мозгу, душа неизбежно начинает исследовать их взаимо отношение59; последнее, однако, было бы невозможно без открытия знаков, или изобретения языков» [La Mettrie 1960, 105; цит. по: Ламетри 1983, 192]. До обретения языка вещи могли восприниматься лишь неясным или поверхностным образом. Мы уже приводили мнение Гумбольдта о том, что «человек преимущественно — да даже и исключительно, поскольку ощущение и действие у него зависят от его представлений, — живет с предметами так, как их преподносит ему язык» [Humboldt 1960, 74; цит. по: Гумбольдт 2000, 80]. Под влиянием нового релятивизма романтиков концепция языка как конститутивного орудия мышления претерпевает значительное изменение, и теперь выдвигается и подвергается проверке положение о том, что языковые различия могут обусловливать различия в мыслительных процессах и даже делать их несопоставимымиб0. Однако развитие идей в этом направлении не имеет отношения к главной теме нашей книги; современные изыскания в данной области известны, и я не буду на них останавливаться.

Глубинная и поверхностная структура

Итак, мы установили, что анализ творческого аспекта использования языка основан на предположении о том, что языковые и мыслительные процессы в действительности тождественны; язык доставляет нам первичные средства для свободного выражения мыслей и чувств, а также для функционирования творческого воображения. Значительная часть конкретных вопросов грамматики решалась исходя из этого предположения на протяжении всего периода существования того направления мысли, которое мы назвали «картезианской лингвистикой». В «Грамматике» Пор-Рояля, например, обсуждение вопросов синтаксиса начинается с замечания о том, что существуют три операции нашего рассудка: представлять себе что-либо (concevoir), судить о чем-либо (juger), умозаключать чтолибо (raisonner) [Lancelot, Arnauld 1660, 27; цит. с изм. по: Арно, Лансло 1991, 29; ср.: Арно, Лансло 1990, 90].

Третья операция не имеет отношения к грамматике (она рассматривается в «Логике» Пор-Рояля, вышедшей в свет двумя годами позже, в 1662 г.). Исходя из того способа, каким понятия соединяются в суждения, авторы «Грамматики» заключают, какой должна быть общая форма любой возможной грамматики, и эту уни версальную глубинную структуру они устанавливают на основе наблюдений над «естественными способами выражения наших мыслей» [Op. cit., 30; ср.: Арно, Лансло 1990, 30; 1991, 93]61. Многие последующие попытки уточнить схему универсальной грамматики следовали в том же направлении.