Картезианские размышления

Значит, первое соображение о свободе Бога позволяет нам понять, что Бог не может быть определен так, чтобы противоречия были несовместимы. И следовательно, он может сделать прямо обратное, создать мир, в котором они были бы совместимы. А затем, говорит Декарт, мы из этого рассуждения делаем вывод, что хотя это и так, и Бог мог бы создать мир, в котором противоречия были бы совмещены, но "мы не должны пытаться это понять, потому что наша натура не такова, чтобы мы могли это понимать". (Кстати, по определению, это опять тавтология, потому что понимание - это акт, который совершается в мире, где существует "я", в котором я уже существую.) И далее: мы понимаем, что, если Бог соизволил бы, чтобы "некоторые истины были необходимыми, это не означает, что он их необходимым образом пожелал, потому что это две совершенно разные вещи. Одна - желать, чтобы они были необходимыми, и вторая - необходимым образом их хотеть". (Я избегаю слова "вынужденным", потому что "вынужденный" имеет эмотивно-волевой, а не логический смысл, а я хочу сохранить логический, который содержит слово "необходимость".) Значит, одно дело сделать так, чтобы истины были необходимыми, и другое - необходимым образом их желать. А для этого их надо представлять как уже существующие, и, тем самым, существующие вне тебя. Но какой же тогда ты Бог, если у тебя есть что-то вне тебя самого? И дальше Декарт продолжает, пытаясь отклонить своего корреспондента от намерений понимать то, что вообще не надо стремиться понимать, потому что, по тавтологическому определению, понимание совершается в мире, где обнаружено и установлено существование "я мыслю". Он пишет ему, цитируя его же фразу: "Бог мог бы создать существо, которое не зависело от него". То есть корреспондент как бы ловит Декарта на его же собственном рассуждении. Декарт ведь утверждает полную свободу Бога, первичную, перед необходимым, перед законами, перед всем, что угодно. Это его глубокое убеждение, позиция: свобода Бога и человека, причем очень сложно понимаемая, над всякой необходимостью, законами и т.д. Хотя есть, конечно, и законы, и необходимость - об этом я уже говорил вам. Сейчас мне нужно подвести это к нашему вопросу о математике, которым я закончил прошлую беседу. Собеседник как бы ловит Декарта на его собственном рассуждении: если Бог может сделать все что хочет и ничем, никакой заранее заданной мыслью, оценкой полезности, нужности, красоты и т.д. не связан, а все это - красивое, полезное, нужное, истинное - как бы кристаллизуется и выпадает в осадок потом, на втором шаге (помните, я говорил вам, что на уровне творения нет закона, закон появляется на втором шаге), и беда нашего мышления в том, что мы подвешены в зазоре между этими шагами; сейчас я к этому зазору вернусь, опять же с целью наращивания материала ассоциаций и слов, но сначала об аргументе отца Мелана: если это так, то тогда ведь Бог не мог создать мир, в котором им созданные существа не зависели бы от него. Так же как в том случае, о котором я уже говорил. По-моему, в беседе с Бурманом идет это рассуждение, где Бурман спрашивает: "А разве Бог не мог бы создать ненавидящее его существо?" То есть в данном случае существо, которое актом самого же создателя не зависело бы от своего создателя. И, отвечая на вопрос Бурмана, Декарт сказал:

"Нет, теперь уже не может". А здесь, отвечая на сходный вопрос: мог ли Бог создать существо, которое не зависело бы от него, т.е. было бы вне бытия, он говорит: мы не должны вообще представлять это, нам не нужны все эти рассуждения, чтобы понимать суть дела; мы должны контролировать себя. Или, во всяком случае, не полагаться на некое божественное понимание или волю. "Потому что идея, которую мы имеем о Боге, говорит нам, что в нем есть только одно действие - абсолютно простое и чистое"15. То есть внутри него вы не можете различить это одно действие, которое все сразу и все целиком. Ибо мы - люди, добавлю я, и живем в последовательности, в смене состояний, как бы в потоке, в котором забываем основания, причины в прошлом, и не только забываем, а еще и подставляем на место этих причин другие, какие-то воображаемые. Но частично мы живем и в том времени, в котором пребываем на прямой линии, в одной мысли. И в тот момент, когда мы там пребываем, мы не можем, например, мыслить неистинно, совершать зло и т.д. То есть живем в режиме каких-то других, высших, если угодно, предметов, или, как говорил Декарт, - совершенных предметов. И у нас есть идея этого совершенства. А что такое совершенство? Это полнота, неразличимая внутри себя представленность здесь и теперь. Или, как выражается Декарт: одно действие, простое и чистое. И дальше он цитирует святого Августина, которого, кстати, с большим удовольствием открыл для себя в письмах своих корреспондентов. Цитирует в связи со своей процедурой копило. Корреспонденты ему напомнили, что аналогичный пассаж есть и у Августина, и Декарт был, видимо, доволен этим, обнаружив у него свои собственные мысли и не бледнея от этого в припадке ущемленного самолюбия.