Картина без Иосифа

— «Я был эгоистичен», сказал бы он. — Диакон произнес это, подражая интонации Сейджа. — «Меня волновала лишь моя собственная потребность в славе. Длань Господа направила меня. Вы можете пойти по моим стопам».

— К сожалению, какими бы верными ни казались его слова, они не служат рецептом успеха, — заметил епископ.

— А когда вы узнали о его смерти, вам не пришло в голову, что тут имеется связь?

— Именно поэтому я отправил на жюри Доминика.

— У этого человека были свои внутренние демоны, — произнес Доминик. — Он предпочел бороться с ними на публичном форуме. Искупить свои собственные мирские склонности он мог единственным путем — исправлять каждого на свой лад. Послужило ли это мотивом для его убийства? — Он захлопнул блокнот назначений епископа. Было ясно, что разговор подходит к концу. — Все зависит от реакции того, кого он поучал, как надо правильно жить.

— Саймон, это у меня всегда плохо получалось. Ты же знаешь. — Они наконец остановились в Даунеме, на другой стороне Пендлского леса и, оставив автомобиль возле почты, побрели по спускавшейся вниз тропинке. Обошли вокруг сожженный грозой дуб, от которого остались лишь ствол да несколько обрубков на месте суков, и вернулись к узкому каменному мосту, который только что переехали на машине. Серовато-зеленые склоны горы Пендл-Хилл возвышались вдали, с вершины свешивались вниз гигантские ледяные сосульки. Дебора и Саймон заметили на берегу зеленую лужайку, где речка делала изгиб и скрывалась за аккуратной линией коттеджей, и направились туда. Там у каменной стены виднелась источенная временем скамья, а на траве крякали штук двадцать диких уток, рылись на обочине дороги и гребли перепончатыми лапами по воде.

— Не волнуйся. Ведь ты не на экзамене. Вспомни то, что удастся. Остальное само придет.

— Ты до противного нетребовательный. Он улыбнулся:

— Я всегда считал это частью своего обаяния.

Утки поплелись к ним навстречу, рассчитывая получить корм. С кряканьем принялись обследовать их обувь, клюнули и отвергли ботинки Деборы и перешли к шнуркам Сент-Джеймса. Шнурки вызвали у них оживленный интерес, как и металлические пластинки сбоку. Однако, не обнаружив ни единой крошки хлеба, утки, распушив было перья, снова уложили их, видимо, в знак упрека, и с тех пор перестали демонстрировать разочарованное равнодушие к человеческому присутствию вообще.

Дебора села на скамью. Кивнула одетой в парку женщине, которая протопала мимо них в красных «веллингтонах» за черным терьером, энергично натянувшим свой поводок. Подперла кулаком подбородок. Сент-Джеймс присоединился к ней и дотронулся пальцами до морщинки у нее между бровями.

— Я думаю, — сказала она. — Пытаюсь припомнить.

— Я уже заметил. — Он поднял воротник пальто. — Не странно ли, что процесс твоего мышления требует столь низкой температуры.

— Ты как ребенок. Сейчас не так уж холодно.

— Скажи это своим губам. Они посинели.

— Уф. Я даже не дрожу.

— Ничего удивительного. Ты уже передрожала и сейчас находишься на последней стадии гипотермии, хотя не сознаешь этого. Зайдем-ка лучше в паб. Видишь, дым идет из трубы?

— Там слишком много отвлекающих моментов.

— Дебора, холодно. Хорошо бы выпить бренди?

— Не мешай мне думать.

Сент-Джеймс засунул руки в карманы пальто и сосредоточил внимание на утках. Они совсем не замечали холода. Немудрено. Все лето и всю осень они копили жировой слой, готовясь к холодам. Кроме того, их грог пух? Счастливые, чертенята.

— Святой Иосиф, — объявила наконец Дебора. — Вот что я вспомнила. Саймон, он с особым волнением относился к святому Иосифу.

Сент-Джеймс с сомнением поднял бровь и еще глубже спрятал голову в воротник.

— Это только начало, как я догадываюсь, — произнес он бодрым тоном.

— Нет, в самом деле. Это важно. Должно быть важно. — Дебора стала объяснять детали своей встречи с викарием в седьмом зале Национальной галереи. — Я любовалась да Винчи — Саймон, почему ты никогда не приводил меня туда?

— Потому что ты ненавидела музеи. Я попытался, когда тебе было девять лет. Не помнишь? Ты предпочла отправиться в Гайд-парк на озеро Серпентин покататься на лодке и стала безобразничать, когда я отвел тебя в Британский музей.

— Но там были мумии. Потом меня несколько недель терзали кошмары.

— Меня тоже.

— Ну, тебе не следовало так легко капитулировать перед маленькой своенравной девчушкой.

— Запомню на будущее. Итак, вернемся к Сейджу.

Она засунула руки в рукава пальто, как в муфту.

— Он сказал, что на рисунке Леонардо нет святого Иосифа. Что он почти не бывает на картинах рядом с Девой Марией и разве это не печально? Что-то типа того.

— Ну, Иосиф был лишь кормильцем, в конце концов. Хороший, правильный человек.

— Но мне показалось, что он так… так опечален этим. У меня было впечатление, будто он воспринимает это как личное горе.

Сент-Джеймс кивнул:

— Типичный синдром. Мужчинам нравится думать, что они играют в жизни женщин более важную роль, чем это есть на самом деле. Что еще ты припомнила?

Она опустила голову на грудь.

— Он не собирался быть там.

— В Лондоне?