Картинки дипломатической жизни. Воспоминания сотрудника миссии Российской империи в Вашингтоне, Брюсселе и Лондоне

Есть еще много других ненормальных явлений на нашей службе. Например, распределение труда: почему одни работают, а другие ничего не делают. Одни надрываются над работой, другие бьют баклуши. Почему такая неравномерность? Почему молодые люди с высшим образованием из года в год переписывают одни и те же пустые по содержанию бумаги? Почему их не знакомят со всеми отраслями министерства, а держат привинченными к одному столу? Почему ровно ничего не делается для серьезной подготовки будущих дипломатов?..

Насколько я могу судить, все дело, вся работа нашего ведомства держится в руках двух-трех лиц. Остальные или заняты механическим трудом – перепиской, шифрованием, составлением бумаг по известному шаблону, или же просто ничего не делают.

Конечно, все это неправильно поставлено, неверно ведется, все это ждет мощной руки реформатора. Придет ли он? Во всяком случае, я его не поздравляю – придется иметь дело с невероятно сильным тормозом, который именуется «бюрократической рутиной»…

Я пробыл в министерстве ровно три года в скромном положении «причисленного» к департаменту чиновника. Наконец, выпало и на мою долю получить штатное место. Открывалась вакансия делопроизводителя VIII класса, и по старшинству моему в департаменте мне можно было надеяться получить это высокое назначение.

Но вышло гораздо лучше. Случайно узнал я, что где-то далеко, за морями и долами, есть свободное место второго секретаря скромной миссии. Никому это место не было «обещано», не было как будто и охотников на него…

Я подумал: раз могу считаться кандидатом на пост делопроизводителя, пожалуй, наши наибольшие не сочтут дерзновенным с моей стороны, если я попрошу быть назначенным младшим секретарем нашей миссии в Вашингтоне.

К удивлению моему, никаких препятствий я не встретил. Меня выслушали более или менее равнодушно: место в Вашингтоне действительно было свободное и никто, по-видимому, на него не зарился.

Один из моих начальников, когда я откровенно выказал ему свое желание, взглянул на меня бледными глазами и произнес: «Подумали ли вы, что вам предстоит вскоре получить штатное место в центральном ведомстве?» Другой, очевидно принимая к сердцу мою судьбу, захотел дать мне добрый совет: «Подождите, не торопитесь. В скором времени освободится пост второго секретаря в Берне. Быть может, вам удастся получить это назначение. Берн – скучное место, но все же в центре Европы, а не на краю света, как Вашингтон».

Странно, как у нас не любят отдаленных постов. Америку особенно избегают… «Помилуйте, говорят, ведь оттуда письма в Россию приходят только через три недели!»… Кроме того, Америки боялись из-за дороговизны жизни. Есть и еще одно соображение чисто служебного характера, которое так рельефно высказал один мой приятель-чиновник: «Ехать в Америку – ведь это все равно что добровольно отправляться на тот свет. Кто раз туда попал – крышка! Оттуда не выберетесь, голубчик мой. Пиши пропало. Забудут!»…

Департамент дал мне «прощальный» обед у Кюба. Против обыкновения, обед был оживленный, потому что высшее начальство отсутствовало. Собрались только свои, то есть ближайшие сотрудники по службе – весь мой Ближний Восток и кое-кто из Дальнего.

Старший из всех нас Гартвиг, милейший, симпатичнейший Николай Генрихович. Он был особенно в ударе в этот вечер. Когда начались тосты и все мы были более или менее весело настроены, Гартвиг спросил бумаги и карандаш. Подложив тарелку под лист бумаги, он стал быстро что-то записывать.

– Что это? – спросил кто-то. – Стихотворение?

– Да, экспромт – «Напутствие Боткину» – слушайте:

Уж нет в столе турецком трио,
Наш Боткин едет в Вашингтон,
Кто ныне даст нам камертон
Винта у Никонова с брио?
…………………………………………………
…………………………………………………

Да, Боткин, смех твой и веселье

Отрадой были в дни невзгод…
Дай Бог, чтоб ты и в новоселье
Не знал ни горя, ни забот.
…………………………………………………
…………………………………………………

Пропускаю куплеты более интимного характера.

Бокал шипучий поднимая,
Желаем здравья, доброго пути,
Тебя сердечно обнимая,
Воскликнем радостно: прости, люби.
…………………………………………………
…………………………………………………

Долго мы еще в этот вечер пировали…

Дней через десять я садился в Гавре на французский трансатлантический пароход «Gascogne».

Добрый старик Боголюбов, наш знаменитый маринист, проживавший тогда в Гавре, пришел меня проводить.

Обнимая меня, он сказал: «Прощаюсь с одним человеком, а поздороваюсь, когда вернетесь, с другим».

– Как так? – спросил я.