Картинки дипломатической жизни. Воспоминания сотрудника миссии Российской империи в Вашингтоне, Брюсселе и Лондоне

Слепой случай натолкнул меня на открытие: Андреев за кем-то ухаживал и в кого-то влюбился. Я это узнал благодаря оплошности цветочного магазина. Там перепутали счета – вложили в мой конверт месячный счет Андреева, – таким образом, мне стало известно, что Андреев каждый божий день выписывает из магазина маленький букет фиалок… для кого?

Здесь, в Вашингтоне, в обычае, чтобы молодые люди посылали цветы дамам и барышням, в домах которых они часто бывают, – это, в сущности, одна из форм светской учтивости. В этом нет ничего предосудительного, напротив, обычай этот поощряется… дамами и барышнями, разумеется.

Цветы обыкновенно посылаются прямо из магазина с карточкой молодого человека, но когда цветы отправляются на квартиру молодого человека или он сам за ними заходит, дело принимает более серьезный оборот, а когда тот же букетик показывается на счете каждый день – уж это становится подозрительным. Очевидно, есть что-то, что молодой человек желает сохранить в неизвестности. Это что-то есть то, что не в одной только Америке прозывается «флертом», а флерт – понятие очень растяжимое… Мое намерение было сохранить тайну Андреева. Я хотел отослать его счет в контору магазина, но Андреев предупредил меня. Сконфуженный, подошел он ко мне в канцелярии.

– Мне прислали по ошибке ваш счет из цветочного магазина, – пробормотал он, – не получали ли вы, случайно, моего?

И когда, передавая Андрееву счет, я бегло взглянул на него, он покраснел, как провинившийся школьник.

Ясно – Андреев был влюблен и хотел сохранить это в тайне.

Было половина седьмого вечера, когда я вышел из английского посольства, где у нас было заседание по поводу какого-то благотворительного вечера. Идти домой, одеваться к обеду было еще рано – передо мной были свободных полчаса. «Отличный случай, – подумал я, – зайти к миссис Хомстэд», которую мне было за что поблагодарить.

Семейство Хомстэд пользовалось большой популярностью в нашей дипломатической среде.

Миссис Хомстэд поселилась в Вашингтоне после смерти своего мужа, американского дипломата. У нее было двое детей, две очень милые и красивые барышни – одна, постарше, хорошо играла на рояле, а у младшей, совсем молоденькой, был приятный меццо-сопрано. Обе девицы не походили на прочих американок. Большую часть жизни они провели в Европе, говорили свободно по-французски и по-немецки и принимали с большим радушием молодых иностранных секретарей посольств. Их дом был настоящим благодеянием для нашей холостой молодежи, в особенности для вновь приехавших и чувствующих себя чужими в Новом Свете. Миссис Хомстэд заботилась о них, как о собственных детях, находила им квартиры, ходила за ними, когда они хворали, снабжала добрыми советами, знакомила с местным обществом и т. и. Хомстэды были люди небогатые, но чрезвычайно гостеприимные. Гостеприимство, однако, касалось только иностранцев. Американских молодых людей я у них редко встречал. Последние на них за это дулись и обижались.

Однажды в разговоре с Оливией, старшей дочерью миссис Хомстэд, я ей сказал:

– Не мое дело давать вам советы, – мы все здесь живем вашими советами, но, как друг ваш, я хотел бы поставить вас в известность, что ваши американские молодые люди очень недовольны, что вы их к себе не пускаете и даете нам, иностранцам, предпочтение.

– Не люблю я американцев, – отвечала мне Оливия, – все они на одно лицо сделаны. Вы, европейцы, может быть, полны недостатков, но вы интересны, своеобразны и разнообразны, тогда как американцы, быть может, и без недостатков, но зато друг от друга не отличаются и все адски скучны.

Итак, я подходил к уютному домику миссис Хомстэд. Войдя в палисадник, я расслышал звуки фортепиано в гостиной. Я приостановился. Кто-то играл бетховенскую сонату, так называемую сонату «лунной ночи». Я прислушался: сомнений не могло быть – то был Андреев. Никто, кроме Андреева, не мог с большим чувством передать то, что гениальный композитор вложил в гармонию звуков, так удачно, так прекрасно передающую чувства любви. Да, то был Андреев, и притом Андреев влюбленный, преобразившийся Андреев. Итак, вот его секрет, вот объяснение ежедневного букетика фиалок, вот почему он рассеян и такой нервный стал за последнее время. Андреев влюблен в Оливию Хомстэд. Ну что ж, подумал я, в добрый час… Я дослушал до конца чудную бетховенскую сонату, но в дом Хомстэд не вошел. Мне не хотелось быть помехой… Я искренно порадовался за своего приятеля.

В тот вечер, на обеде у испанского посланника, я встретил миссис Хомстэд.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказала она мне, – я даже собиралась сегодня послать за вами…

– А я шел к вам. Часа два тому назад я стоял у вашего дома, был на вашем крыльце, чуть не позвонил…

– И что же?

Я рассказал, почему я не вошел.

– Напрасно не вошли, – проговорила она не без некоторого раздражения в голосе. – Именно по поводу вашего приятеля Андреева я и хотела вас видеть.

Она отвела меня в сторону, и мы уселись на отдаленном диване.