Картинки – как будто бы про меня, а будто бы и нет

Третьей ночью ему правда не приснилось ничего из ряда вон, но сон этот был всё-таки продолжением. Во сне этом ему виделись какие-то обрывки из предыдущих снов и просто логические фрагменты. Словом, если перевести на реальность, то он будто бы ожидал, когда банда отморозков похитит нашего папу. Во сне он всё так же понимал, что совершает преступление не только перед законом, но и перед собой, но ничего поделать не мог.

Наверно он думал, когда проснулся, что не может быть такого, чтобы сон повторился и в четвёртую ночь подряд. Но сон «повторился», то есть предъявил новую серию из хронологии предыдущих. Самое интересное, что все эти сны, — как прошлые, так и будущие, — все они по своему содержанию могли бы произойти (или как сказать?) в течении пяти минут, — много десяти. Но сны эти все как один мучили его полные ночи; а даже один из снов, как рассказывал мне лично он, продолжился и после того, как брат встал среди ночи, извиняюсь, в туалет.

Я уже сбился со счёту, — так вот, в четвёртую (ведь так?) ночь ему снится следующее. Он будто бы в компании нахалов, обещавших исполнить преступление, будто бы он с ними в тренажёрном зале так же как и они подходит к снарядам и тягает тяжести, — чего он в жизни не делал ни разу. За этим занятием он как бы ненароком интересуется у них — когда, собственно, они исполнят заказ? На что они его утешают и говорят, что его отец уже похищен и осталось только убить его, — что он, будто бы, у них в подвале, в тайном месте — то ли на даче, то ли в каком-то своём доме.

К своей досаде, когда он проснулся, вспомнил, что во сне он улыбался с этими негодяями и очень был доволен, что «дело движется». От себя скажу: не знаю, думал ли он, что сходит с ума, — я же думаю, что нет; думаю, у него в реальности, помимо этого, хватало страхов и тоски куда более серьёзных чем глупые сны, хотя и такие невозможные. Но продолжим всё-таки о снах.

В пятую ночь (я не ошибаюсь?) ему снится опять та же качалка… Брат начинает раздражаться, — а вдруг эти бандиты решили его кинуть? Сон почему-то сменяется и ему снится мама, — она говорит ему, что соседи как-то стали странно здороваться, будто бы лишь для приличия, лишь для формальности. Вставлю тут слово о соседях по нашему подъезду, где мы вырасли с братом. Соседи наши — это одна семья и все мы, будучи маленькими детьми, всегда воспринимали их при встречи с радостью, и они нас так же. А тут, во сне, когда мама говорит об этой новой странности брату, он вдруг с омерзением понимает, что они наверно всё знают, да только не говорят об этом маме из уважения, поминая былую любовь до этого злодеяния.

В этом сне Брат уже страдает за мамину наивность, — она свято верит, что папа обязательно вернётся, а с соседями наверно с самими что-то не так…

В шестую ночь, — вы только представьте, в шестую ночь, и это подряд, — да возможно ли такое, — в шестую ночь брат оказывается с теми отморозками во дворе того самого дома, в подвале которого по сну был пленён наш отец. Брат неприятно удивился на этот раз, не успев ещё даже проснуться, а во сне. Они говорят ему: «Убей его вместе с нами.» И в вопросе их звучит подоплёка, мол — «не трус ли ты?» Брат что-то делает, — то ли собираясь душить, то ли резать, хотя и нечем резать, ведь руки пустые, — но видит, что отец итак уже мёртв.

Как он описывал мне, это был самый «не неприятный» сон, потому что “хотя бы ему не пришлось убивать самому, собственными руками”. Он отметил какую-то странную деталь, которую ни я, ни он не смогли расшифровать: папа был в кожаной куртке, в спортивных штанах, будто один из этих гопников, только старый. На самом же деле папа был человек интеллигентный и совершенно из другого мира, из другой реальности.

Последний сон, седьмой, был в тех же ощущениях, что все уже кругом подозревают об убийстве отца, но молчат из приличия. Все, кроме мамы, которая по-прежнему фантастическим образом верила, что папа просто пока «пропавший без вести», и она ждала, даже по прошествии недели, как он непременно вернётся и всё будет как раньше. Это слово — “как раньше” — резало его по живому в душе и он чувствовал слёзы, потому что ему было её жалко.

Брат мучился этим во сне, но в действительности, в промежутках между снами, он не придавал такого большого значения, что сны можно сложить в единую картину. А понял он это только тогда, когда приснился этот последний сон, — и тогда он осознал, что всё это не иначе, как нечто посланное Богом, нечто укоряющее его за его преступление на дороге, нечто тайное и понятное только ему одному, — и расскажи он это кому-то кроме меня, то его, при всех его доказательствах, приняли бы за сумашедшего или просто отнеслись бы с легкомыслием.

Последний этот сон был странный, — самый странный из всех семи, — но этот, самый непонятный сон, он, к своему удивлению, каким-то образом расшифровал.