Картинки – как будто бы про меня, а будто бы и нет

– Ладно, братан, – общался тем временем Миша по телефону в доброжелательном настроении, – на нас тут уже орут. Давай, я понял. Если опять не заблудимся, то через пять минут будем. Давай! Ха-ха.

Бабка тем временем совершенно обезумила и стала угрожать, что сейчас выйдет и спустит на них надрывающегося во дворе кавказца (кавказскую овчарку то есть).

Вся эта сцена длилась целых минут пять, в то время, как мы её описали за пять секунд. Заметить это нужно для того, чтобы понять – сколько вытерпел Миша, военный человек, не так давно вернувшийся из горячей точки, и слушающий такие жестокие упрёки в свой адрес и в адрес своей возлюбленной, да ещё и от гражданской жительницы, за которую он по-сути кровь проливал.

Причина, которой так и не узнал Миша со своей женой, и которую так и не соизволила обозначить старуха человеческим языком, была в том, что оказывается на этой самой лужайке, на которой он остановился, паслись коровы – щипали травку, – а в данный момент внук её пас их на настоящем пастбище и на этой дороге-поляне они щипали травку по вечерам и по утрам… И хотя по закону это была вполне себе дорога, но люди в этих местах настолько одичали, что установили уже свои законы. Так, кажется, обстоят дела на всех окраинах, в том числе и на «оукраинах»…

Миша продержался молодцом и не сказал бабке ни слова. Но, заведя мотор и начиная отъезжать, в то самое время, как бабка пошла за своим бешеным кавказцем, Миша решил-таки не ехать на праздник с испорченным настроением и сорвал гнев… Машин у Миши было две, – одна иномарка, дорогущая и красивая, а вторая – Нива, которую не жалко, чем она и удобна в езде по грунтовой местности. Миша был на Ниве и, отъезжая от дома бешеной старухи, решил, так сказать, демонтировать часть её палисадника, поддав газку, врезавшись и снеся целую метра два её заборчика. У Нивы даже ничего не поцарапалось, а от палисадника полетели щепки. Оба, Миша и его спутница, рассмеялись самым детским хулиганским смехом, – мол, и поделом.

3

Язык, что называется, до Киева доведёт, и Миша ровно через пять минут, выплутав из тех злых закоулков, очутился на празднике. Время было ещё обеднее и пока-что шла подготовка. Народу было немало, впрочем и немного – человек до пятидесяти. В дом, разумеется, все они не влезли бы, и так как время года было летнее и погода к тому же благоволила, то прямо напротив дома был накрыт длиннющий стол, собранный специально для праздника из подсобных дерево-материалов, – собран он был на скорую руку, так как под скатертью всё равно не видно, что он некрасивый…

Миша отыскал своего друга толстяка, готовясь поздравить его самыми горячими словами и пожеланиями. Толстяка он нашёл рядом со своей невестой, и все горячие слова Миши вмиг потушились в нём будто о лёд, – он увидел, что невеста есть никто иная, как та самая шлюха из его города, о которой речь шла в начале. Миша сухо пожал руку другу, даже не произнеся и приветствия, и то и дело переводя ледяной свой взгляд с его лица на лицо «невесты».

– Ты чего такой смурной, дружище? – обратился весело толстячок. – С дороги устал – понимаю. Сколько от вас до сюда – сотня, кажется?

– Да, чуть поменьше. Восемьдесят км. – рассеяно отвечал Михаил.

– Ну ладно, иди тогда отдохни. Присядь, налей чего-нибудь, а я сейчас подойду. Суета такая! В собственную свадьбу и то загоняли. А-ха-ха-ха!

Миша натужно улыбнулся. Его подруга не понимала этой перемены и очень заметила её, так что даже испытала стыд за Мишу, что он так почти грубо встретился с тем человеком, о котором столько ей рассказывал. Невеста же, бывшая та умница, тоже узнала Мишу и будто бы в один миг представила, что свадьбе не быть; лицо у неё приняло такое выражение, как бы готовое к наказанию, но не кающееся, – то есть она бы приняла как должное, если бы Михаил объявил её жениху о её репутации, но всё равно не пожалела бы о своих молодых приключениях.

К слову, заметим, что внешне с тех пор она много изменилась, – единственное, что было прежним, это лицо её, оно было таким же худощавым, разве чуть только припухшим теперь, – а вот чем ниже от лица, тем более тело её походило на матрёшку… Можно было предположить по этой несуразности её сложения, что к старости ноги её растолстеют натурально до слоновьих. Такой тип женщин довольно распространён в наше время и многие находят в их ожирении снизу и худобе сверху некую изюминку, может быть, нутром-то понимая, чем достигаются сии формы.

Как и было сказано, Мишу будто окатило чем-то холодным, и ключ к описанию его состояния даже не в холоде, а в самой резкости, с которой на него пал философский выбор: говорить или не говорить другу про эту девку. То, что друг не знал, в этом Миша не сомневался ни на секунду, – толстяк ещё на войне рассказывал про неё, как про умницу, красавицу, и что лучшей партии представить нельзя, – но Миша, разумеется, думать не думал, да и не интересовался особо, о ком он поёт, а оказалось вот что.