«Картинки с выставки» Мусоргского

Рисунок Гартмана представлял зарисовку елочной игрушки — маленького неуклюжего уродца на кривых ножках, гномика. По-видимому, Гартман обратился к традиционному образу «щелкунчика» — щипцов для раскалывания орехов. Обычно он имел вид стилизованной человеческой фигурки с непропорционально большой головой и огромнейшим ртом (туда и вкладывались орехи). Отталкиваясь от гротескности и экспрессивности персонажа, Мусоргский как волшебник оживляет фигурку. С удивительной, гениальной точностью композитор выбирает музыкальные краски для воплощения в музыке фантастического портрета. Темная, мрачная тональность ми-бемоль минор лишена здесь теплых «человеческих» оттенков. Ломаная линия причудливой мелодии ассоциируется с быстрыми угловатыми движениями, а чередование быстро пробегающих звуков и длительных замираний на одном звуке — с движением перебегающего с места на место затаившегося человечка. Фантастичность образа усиливает и гармония с ее подчеркнутой неустойчивостью, неопределенностью в первой теме, с опорой на уменьшенный септаккорд и «хромающим» синкопированным ритмом — во второй. Еще от Глинки в русской школе идет традиция воплощения фантастики и сказочности через безжизненно-ровные звучания целотонной гаммы, уменьшенного септаккорда. Использует их и Мусоргский. Однако при всех устрашающих чертах гном у Мусоргского остается игрушкой: застывшая неустойчивая гармония и короткие форшлаги в окончаниях фраз придают музыке оттенок игрушечности, скерцозности, отодвигают трагическое в сферу сказочности.

Средняя часть пьесы — это более глубинная характеристика, выражение чувства. Напряженно-острые интонационные тяготения, раскачка гулких басов в чередовании с речитативными фразами, содержащими зачатки напевности, мрачная ладовая окраска передают тяжелое, горестное размышление. В музыке нет света и радости: фантастическая игрушка лишена надежды на тепло и человеческое счастье. Кульминация средней части — взрыв отчаяния: на мощном динамическом всплеске страдальческие интонации «плачущих» нисходящих полутонов складываются в длинную хроматическую линию. Возвращение в репризе синкопированной темы звучит как бы в отдалении: мы уходим от гнома, образ отодвигается от нас.

Одни исследователи видят здесь драматический сюжет с трагической развязкой — смертью гнома, другие в его жалобах и стенаниях слышат мотивы социального угнетения. Само многообразие «прочтений» этой музыки — яркое подтверждение глубины и обобщенности музыкального образа. Интересно сравнить эту пьесу с «Шествием гномов» Э. Грига, замечательного норвежского композитора конца XIX — начала XX века. Внешнее сходство лежит на поверхности, сказываясь уже в названиях. Но различие трактовок очень глубоко. Пьеса Грига — это яркое фантастическое скерцо с эффектным сопоставлением причудливой маршеобразной и лирически-распевной тем. Мусоргский же стремился создать характерный индивидуализированный образ, нарисовать психологический портрет.

После «Гнома» возвращается спокойная тема «Прогулки». Регистровый контраст между пьесами сглажен. Начало запева звучит уже не в женском сопрановом регистре, а в мужском баритоновом.

Постепенно в ритме начинают проступать трехдольные опоры, замирает активное движение ровных четвертей, фактура разрежается — мы перешли к новой картинке.

«СТАРЫЙ ЗАМОК»

«...Я люблю и (думаю, что) чую все художества. Доселе счастливая звезда вела меня и поведет дальше — в это я верю, потому что люблю и живу такою любовью, а люблю человека в художестве».

Из письма М. П. Мусоргского П. С. Стасовой от 23 июля 1873 года

В каталоге выставки произведений Гартмана обозначены две зарисовки средневековых французских замков. Они не дошли до нас, но, судя по описаниям, ни одна из них не является прямым прототипом пьесы Мусоргского. Гартмана привлекала старинная архитектура, фигуры людей играли в этих зарисовках второстепенную роль. Та программа, которую дает к «Старому замку» Стасов,— «средневековый замок, перед которым трубадур поет песню»,— это одна из множества субъективных трактовок пьесы.

«Andantino molto cantabile e con dolore» («не скоро, очень певуче, скорбно»),— помечает в начале пьесы композитор. Спокойно льется тихая, печальная мелодия, мягко пульсирует аккомпанирующий бас.