Картинки в голове: И другие рассказы о моей жизни с аутизмом

Только начав учиться в колледже, я поняла, что некоторые люди мыслят исключительно вербально, то есть словами. Впервые я задумалась об этом, когда читала статью об изготовлении орудий труда в первобытном обществе. Именитый автор утверждал, что совершенствование орудий труда для пещерного человека стало возможным только после возникновения языка. Мне это показалось абсурдом, но тогда я впервые заподозрила, что, возможно, думаю не так, как все остальные. Мне, чтобы изобрести что-то, язык был без надобности. Есть отдельные люди, которые думают четкими подробнейшими картинками, но для мышления большинства характерно сочетание слов и обобщенных, расплывчатых образов.

Например, услышав или прочитав слово «колокольня», многие представляют себе не какую-то конкретную церковь или конкретную колокольню, а нечто усредненное. Традиционный образ мышления заставляет их двигаться от общего к частному. Я раньше приходила в отчаяние, когда мыслящий словами человек не понимал того, что я стараюсь выразить, потому что у меня в голове есть отчетливая картинка, а у него нет. Кроме того, по мере пополнения моего видеоархива новой информацией, мой мозг постоянно пересматривает и уточняет существующие в нем обобщенные понятия. Этот процесс похож на обновление программного обеспечения. Любые «доступные обновления» мой мозг принимает с готовностью, а вот у других людей я не раз отмечала неготовность к восприятию новой информации. В отличие от мышления остальных людей мое мышление идет от конкретных видеообразов к обобщениям. Так, например, понятие «собака» для меня связано абсолютно со всеми собаками, которых я в жизни видела, словно я мысленно листаю каталог, который пополняется по мере расширения моего видеоархива. Если я думаю о немецком доге, то первым на ум приходит Данск, красавец пес, принадлежавший директору школы, в которой я училась. Следующая по очереди – Хельга, которую завели, когда Данск умер. Потом я вижу дога, жившего на ранчо моей тети в Аризоне, и последним идет пес этой породы из телевизионной рекламы чехлов на сиденья автомобиля, которые выпускала компания Fitwel. Изображения всплывают в памяти в строгом хронологическом порядке, и каждое из них предельно конкретно, поэтому некоего среднестатистического, стандартного, немецкого дога для меня не существует.

Однако визуальное мышление характерно не для всех людей с аутизмом, и далеко не все они воспринимают информацию таким образом. Способность вызывать в воображении зрительные образы у аутичного человека может варьироваться по степени точности от практически нулевой, когда она просто отсутствует, до умения представлять себе либо неконкретные обобщенные образы, либо более конкретные изображения, либо, как в моем случае, изображения абсолютно конкретные.

У меня в сознании постоянно формируются новые зрительные образы, когда я работаю над изобретением или думаю о чем-то новом и интересном. Я могу тасовать виденное, компоновать, создавая новые образы. Например, я хочу понять, как будет выглядеть объемная модель купочной ванны. В своем воображении я начинаю просматривать модель на мониторе компьютера, принадлежащего моему знакомому. При этом мне надо, чтобы модель была объемной и вращалась, а у него не установлены программы 3D-графики. Зато я видела трехмерную компьютерную графику в кино и по телевизору, так что путем наложения могу совместить эти изображения у себя в голове. В моем воображении возникает 3D-модель купочной ванны – высококачественная компьютерная графика, как в «Звездном пути». Или я беру какую-то конкретную ванну, например ту, что делала для ранчо Ред-Ривер, и мысленно переношу ее на монитор. А потом могу либо скопировать эту схематичную 3D-анимацию с экрана, либо представить себе купочную ванну как фрагмент реальной видеосъемки.

Кстати, именно таким образом я научилась чертить: просто внимательно наблюдала за действиями талантливого чертежника-конструктора, с которым мы бок о бок трудились в бюро, проектировавшем откормочные площадки для молодняка. Дэвид – так звали парня – славился умением с легкостью делать сказочные чертежи. Когда я уволилась, мне пришлось чертить самой. Подолгу разглядывая чертежи Дэвида и мысленно фотографируя их, я постепенно научилась делать такие же. Сначала, во время работы над первым чертежом, я клала рядом выполненные им образцы, чтобы подсматривать. Потом пару-тройку раз чертила самостоятельно, но копировала его манеру. Когда дело дошло до пятого чертежа, мне уже не нужны были его работы на кульмане. Вся информация загрузилась в мою видеопамять. Это было уже не копирование Дэвида. Когда я закончила чертежи для ранчо Ред-Ривер, то поверить не могла, что сделала все я сама. Мне словно бы Бог помог. Была еще одна несложная вещь, которая помогла мне научиться хорошо чертить: я пользовалась теми же чертежными принадлежностями, что и Дэвид, – карандашами той же марки, такой же линейкой, чертежным узлом, и это заставляло меня корпеть над каждой линией, медленно воспроизводя воображаемые зрительные образы.