Картинная галерея

— Алексеевич, — сказал Анголов.

— Правильно, — сказал директор. — Склероз, но помню, что А. Оставьте все дела и идите ко мне.

— Какие теперь дела, — сказал Анголов. — Конечно, зайду. Поговорим.

— Не до разговоров, — строго сказал директор и полетел дальше. Он остановился у барьера, поговорил с Крышкиным. Тот внимательно выслушал и пошел натягивать брюки.

Анголов подождал, и они вместе свернули к зданию управления. У входа стояли кружком академик Скловский, два доктора и несколько кандидатов. Все они курили.

— Сухопутный хищник — просто санитар, — говорил академик. — В океане все по-другому. Океанические формы необычайно плодовиты и по этой причине склонны к мутациям. Экологическое равновесие океана зиждется на том, что потомство одних видов служит пищей другим. Это ограничивает эволюционный потенциал. Но что будет, если убрать хищников?..

Никто ему не ответил. Академик бросил окурок в урну и направился внутрь здания. Последним вошел директор. Он начал без предисловий.

— Здесь собрались специалисты, — сказал он. — Вы знаете, что происходит в морях. По неизвестной причине океан перестал быть нашим другом. За минувший месяц тысячи судов пропали без вести. В ряде случаев корабли уцелели, но исчезли люди. А в последние дни начались еще и инциденты на побережье. За месяц море унесло миллионы человеческих жизней. Последствия вы знаете. Судоходные трассы и порты закрыты. Кругом паника. Газеты выдвигают самые невероятные предположения. Например, кальмарная гипотеза…

— Бред, — сказал академик Скловский. — Океан — это самосбалансированная система. Вырвите из нее несколько элементов, и вы создадите чудовищ, рядом с которыми самый страшный кальмар покажется ягненком.

— Возможно, — сказал директор. — Но есть много других вариантов. Нам повезло больше, чем другим. Вы знаете о трагедии на Длинной Косе. Несчастье случилось вчера, и погибло около двухсот человек.

— Кто-нибудь остался в живых?

— Нет, нам повезло в другом, — сказал директор. Он поднял над головой портативный магнитофон. — Полюбуйтесь, это оттуда. Он работал на запись в момент трагедии. Нашему коллективу оказана высокая честь. Сейчас я его включу.

В комнату вошли слабый плеск волн, шорох песка, шелест ветвей. Потом — близкий мужской голос:

— Конечно, да.

И женский:

— Но вдруг тебе это только кажется?

— Нет, — сказал мужчина. — Я бы это понял. И ты бы это поняла. А теперь мы будем вместе всегда.

Они замолчали — остались плеск, шорох и шелест. Прошла минута.

— Послушай, как хорошо поют, — сказала вдруг девушка из магнитофона.

— Да. Я уже давно прислушиваюсь.

— Даже странно — так громко, но вместе с тем так приятно.

Директор остановил пленку.

— Обратите внимание, — сказал он. — Говорят о громком пении, но никакого пения нет. А чувствительность этой модели позволяет записать что угодно.

Голос мужчины удалился от микрофона, стал тише.

— Мне кажется, из воды будет лучше слышно.

— Ты прав, — сказала она, и ее голос тоже стал тихим, смутным, едва различимым. — Пойдем.

— Но ты не умеешь плавать! — тихо воскликнул он.

— Ничего, ты меня поддержишь. — Последняя фраза прозвучала уже совсем неразборчиво.

Голоса исчезли. Директор сказал:

— Это все, что нам передали на экспертизу.

— Действительно трагедия, — сказал один из докторов после непродолжительного молчания. — Конец кальмарной гипотезы.

— Почему? — поинтересовался другой.

— Кальмары не поют, — объяснил первый.

— Вы считаете, что песня…

— Безусловно, — сказал первый. — Вроде приманки. Да, в этом все дело. Человек идет на музыку, как карась — на блесну.

— Караси на спиннинг не ловятся, — сказал академик Скловский.

— Честно говоря, я не знаю, что делать, — сказал Глынин. — Когда начались эти ужасные катастрофы, и даже потом, когда нам запретили выходить в море, казалось, что это временно, что вскоре все вернется на свои места. Но теперь я просто не знаю.

Они стояли на бетонной дорожке в узком коридоре листвы. Вдали аллея спускалась к берегу, но моря не было видно — просто окно синевы, обрамленное зеленью. Прерывистый ветер нес оттуда соленую влагу, кругом шелестели деревья.

— Хотите добрый совет? — сказал Анголов. — Переучивайтесь на пилота дирижабля. Я где-то прочел, что лишь дирижабль сможет теперь обеспечить межконтинентальные перевозки.

Глынин не ответил. Анголов продолжал:

— Я бы и сам с удовольствием пошел работать на дирижабль. К сожалению, в мире осталось много всякого зверья, место которому не на природе, а в павильоне. Да и очищать море от чудовищ тоже придется нам, если найдут подходящий способ.

Казалось, Глынин не слушает. Он молча смотрел в далекое окно синевы.