Картины эксгибициониста

Подошёл Эндрю и попытался объяснить по поводу плёнок… важности нот. Пожарный оставался непреклонным и сказал, что перед тем, как мы приехали, на первом этаже взорвались ящики с патронами для ружья, вынеся стену спальной и кое–кого из его подчиненных.

— Мы всё же рискнём, — ответил Эндрю.

Нас обрядили в шлемы и дали фонари. Следуя за пожарным, мы вошли в пекло Стоун Хелла!

Сквозь дым мой фонарь высветил ноты, которые вывалились из чердака, а теперь медленно тлели там, где была столовая. Я наступил на один лист, подобрал его, взглянул и увидел, что это была часть увертюры к “Five Bridges Suite”. Остальные ноты мокли в воде от пожарных рукавов.

— Мы собрали почти всё, что можно было спасти, — сказал офицер. — И положили в студию. Что вы конкретно ищете?

— Плёнки из раздевалки на первом этаже, — я начал задыхаться.

— Её больше нет, — честно ответил пожарный.

— Они должны быть там.

— Хорошо, смотрите под ногами, — он повёл нас в ту сторону. — Лестница почти сгорела.

Всё, что осталось на первом этаже — это канализационные трубы. Ориентируясь по трубам и пиная горящие угли, я наткнулся на три тёплых ящика. Это были восемнадцатидорожечные мастер–ленты сессий “Honky Tonk Train Blues”.

— Отвези их в Лондон и проверь в студии, — прохрипел я Эндрю.

Соседи предложили нам кров на ночь. На кухне нас угостили коньяком, а мы старались не слушать, как пожарные вывозят остатки нашего дома. Я взглянул на Элинор. Длинные светлые волосы спутались, но больше вопросов вызвал синяк на лице.

— Как это случилось?

— Пожарный ударил и толкнул меня, когда я закричала, что пойду в дом.

— Что он сделал?

Сосед удержал меня, потому что мне захотелось вернуться на место и найти сукиного сына, который ударил её. Должно быть, он был одним из тех, кого я развлекал, когда они приходили с инспекцией по пожаробезопасности.

— Пожарный должен был сдержать Элинор, — грустно ответил сосед.

— Как… ударив по лицу?

— Забудь, — слабо сказала Элинор. — Мы потеряли дом… лицо восстановится.

— Дома тоже можно заново отстроить, — неуверенно вмешался сосед в попытке остудить накаляющуюся ситуацию.

Оказалось непросто спрятать статьи из прессы от больного отца: все таблоиды кричали о том, что дом Кита Эмерсона сгорел до тла.

По страховке Вилли Робертсона нам предоставили дом в Лондоне, пока восстанавливали Стоун Хилл. Эндрю проверил сохранившиеся плёнки и отрапортовал, что звучат они превосходно. Во временном пристанище я закончил последнюю часть концерта на пианино под названием “Con Fuoco” — «С огнём». Пока я оттачивал фортепианную часть, то часто навещал Джона Майера для работы над полной аранжировкой… и тут я захотел взять паузу!

Элинор и я отправились на целый месяц в отпуск в Гренаду, Вест–Индия, чтобы научиться нырять с аквалангом в компании самого Лероя Френча, как в фильме «Голубая вода, белая смерть». Там мы получили сертификат, а затем отправились на Галапагосские острова, где провели две недели на борту лодки с подвязанными к опорам сухими плодами. У нас был повар, инструктор по дайвингу и его ассистент. Мы были предоставлены сами себе, в компании морских львов и… пусть лучше об этом расскажет мой дневник.

22 августа

После завтрака мы сошли на берег с Сомбреро Чино. Наш маленький друг морской лев узнал нас, но получил взбучку от матери, которая потащила отпрыска на другой пляж. На другом берегу мы снова попали под бомбёжку галапагосских ястребов. На этот раз Элинор осторожно уклонялась от когтей пикирующих птиц, которые пронеслись в сантиметре от её лица. Майк, Мик и я ныряли в канале, а Элинор снимала на камеру. Видимость хорошая, течение сильное. Мы увидели мурену, иглобрюха и рыбу–попугая. Затем у Мика кончился кислород, и мы вернулись на «Каткарт», повиснув на выцветшем борту шлюпки. После обеда лодка отправилась в Бальтру за припасами. Плыть предстояло три часа. Мы учились играть в нарды, а затем пошли спать. Проснувшись, мы обнаружили свежий хлеб, апельсины и выпивку. Элинор хочет сделать салат из свежих фруктов, которые подают на ужин. Вечер заканчивается разговорами, выпивкой и игрой в нарды.

23 августа