Картины эксгибициониста

Наступил вечер, я пришёл в себя и поехал в студию, потому что Ахмет хотел послушать то, что мы насочиняли. Был разговор, что Atlantic хочет предложить нам глобальный контракт. Грег взял бразды правления в руки, и двухдюймовая двадцатичетырёхдорожечная плёнка была бережно извлечена из коробок и установлена в магнитофон. Ахмету понравилось услышанное, он собирался уходить, когда Грег воскликнул: «Погоди! Есть ещё одна вещь со времён нашего первого джема здесь. Она ещё сырая, потому что мы записали её на один стерео–микрофон. Но я бы хотел узнать, что ты об этом думаешь.».

И запись “Fanfare for the Common Man” установили на тонвал и врубили кнопку Play. Ахмета словно пригвоздило. «Это хит, чуваки!» — сказал он к нашему вящему удовлетворению. И отбыл в Америку.

После одобрения Ахмета мне потребовалось необходимое разрешение издателей на право использования материала их клиента. Я написал письмо и отправил вместе с укороченной версией «Фанфар» в лондонский офис Boosey and Hawkes. Я знал, что в это время маэстро Копланд должен быть там. Неделю спустя Стюарт получил ответ, что Boosey and Hawkes не дают разрешение на релиз. Таких новостей я не ожидал. Я был уверен, что Аарон Копланд без проблем утвердит мою аранжировку одной из его композиций, особенно если она будет исполнена всемирно известной группой. Я чётко следовал партитуре и ничего не менял. Всё, что мы добавили — это ритм в стиле шаффл в исполнении Грега и Карла, а всё остальное я бережно отыграл на Yamaha GX1. Да, я добавил блюзовое соло, но Копланд известен лояльностью к американской культуре! Он смешивал и американскую и мексиканскую традицию в композициях, Америка признала его национальным достоянием. Он по праву признан одним из лучших композиторов Америки не только в классической музыке, но и в киноиндустрии, где его концерты и симфонии превратились в музыку к фильмам типа «Великолепная семёрка» и «Большая страна». Несомненно, наша версия могла донести величественную музыку Копланда до массовой аудитории в совершенно новом измерении.

Но, как и обычно, вмешалась бюрократическая машина. К ним на драной козе не подъедешь, они думают больше о себе, чем о своих клиентах. Я задумался: а как отреагирую я, если к моему концерту отнесутся так же. Вне всякого сомнения я относил себя к лиге великих, но музыка есть музыка и должна быть услышана. Конечно, если адаптация любой формы музыки — большая лажа, самое место ей — в мусорном баке. Но “Fanfare for the Common Man” так органично вошла в музыку ELP, как ранее «Картинки с выставки».

Столько поставлено на эту вещь, что я решил лично позвонить издателям. Примерно так прошёл разговор:

— Здравствуйте, это звонит Кит Эмерсон из Швейцарии.

— Да, чем могу помочь?

— Я бы хотел поговорить с тем, кто работает с Аароном Копландом. В частности с плёнкой, которую я присылал.

— Подождите.

Я терпеливо ждал, пока соединяли с нужным человеком. Наконец, на том конце провода раздался голос.

— Да, это звонит Кит Эмерсон из Швейцарии.

— Чем могу помочь?

— Я прислал кассету с адаптацией “Fanfare for the Common Man” Копланда в исполнении Emerson, Lake & Palmer.

— Спасибо, мы послушали. Я думал, что вы получили ответ: маэстро Копланду не понравилось.

— Почему? Что ему не понравилось? — я едва не умер.

— Понимаете, — ответил заботливый голос. — Она копирует оригинальную тему… тогда в чём смыcл?

— Смысл в том, что я не отправил вам или маэстро полную версию. Там много импровизаций в середине.

— Ну тогда почему бы вам завтра не отправить нам вещь целиком?

Пять дней спустя я получил так необходимое разрешение.

На следующий день недостаток кокаина ввергнул меня в депрессию, и я пролежал в постели почти целый день, принимая снотворное. Но вечером снова потребовалось моё присутствие в студии. Планировалось записать мою аранжировку “Show Me the Way to Go Home”. Я принял пару таблеток перед выходом из дома, а когда сел за фортепиано, фортепиано заиграло… а я нет. Грег настаивал, чтобы эта классическая песня была записана за один раз живьём и, после ещё одного снотворного, я сделал ещё один дубль. Должно быть, были сыграны тысячи вступлений, разных — одно чуть грустнее, другое чуть безумнее, третье чуть лучше. Мне было всё равно. Если Грегу не нравился вокал, я был готов сыграть ещё одно классное интро и соло. Около трёх утра меня схватил кашель.

Неделю спустя отец заподозрил, что у меня туберкулёз, поскольку дышать было тяжело, а кашель ухудшился. В армии он повидал немало инфекционных заболеваний. Меня доставили в больницу Лозанны для биоскопии. Я помню, как в горло засунули трубки во время процедуры.

— Дыхательный!

Я был так накачан успокоительным, что услышал голоса с нотками паники как будто издалека. Я не мог ни разговаривать, ни дышать, но чётко понимал, что говорят обо мне. Тело бросило в пот, пока все кричали друг на друга. Мои лёгкие решили сыграть роль сдувшегося шарика, а астральное тело смотрело с потолка и говорило: «Если кто–нибудь не заметит моего состояния, я уйду».

— Дыхательный, дыхательный! — кричал по–французски голос из ниоткуда.