Картины эксгибициониста

Я позвонил Джону Майеру. Его Indo–Jazz Fusion развалился, и он загорелся помочь. Мы отлично сработались. Обычно я приезжал к нему домой в Сент–Джонс Вуд[73] на Нортоне с бутылкой «Курвуазье», брошенной в сумку с нотами. Джон, индиец по национальности, не принимал алкоголь до шести вечера, после чего тихо говорил: «Я думаю, что могу немного составить тебе компанию в поглощении нектара богов».

Редко когда он выпивал больше одной.

Позвонила мама.

— У твоего отца инфаркт. Но состояние стабильное.

Я проехал восемьдесят километров из Лондона в Суссекс и час спустя сидел у изголовья кровати. Он плакал, а я держал его за руку.

— У нас такой замечательный дом. Присматривай за мамой. Я не хочу умирать, я хочу наслаждаться этим прекрасным домом, который ты купил для нас… ещё какое–то время, — мой отец всхлипывал, а я неловко, с любовью, держал его руку. Я уверил, что никто не заберёт их дом, и он точно проживёт дольше, если побывает у моего врача на Харли стрит.

Я вышел в сад. Впервые в жизни я видел, как плачет отец. Для меня это был шок. Он был оплотом, крепостью и тайным вдохновителем, на которого я всегда хотел произвести впечатление. И хотя он никогда не требовал ничего подобного от меня, он это знал. Я это знал! Мы даже ссорились по этому поводу. Теперь я сам был отцом, а он сыном, и ответственность давила. В то же время концерт для фортепиано постепенно приобретал форму в моей голове. Он должен был! Так и должно быть! Я должен держаться на плаву, чтобы отец гордился мной. Одобрение отцом моей музыки всегда будет значит для меня всё.

19. Выступление с Оскаром

Где–то в марте 1975–го позвонил возбуждённый Вилли Робертсон. Он часто так поступал, но в этот раз, когда здоровье отца стабилизировалось, я принял дорого друга как подобало.

— Послушай, мой мальчик, не хочешь съездить на денёк во Францию, на виноградники Moët et Chandon? У меня есть тридцать пригласительных от самого Фредди Шандона. Серьёзное дело, что скажешь?

Вилли использовал слово «серьёзный» как прилагательное, означавшее, что выпивка должна быть организована по–взрослому — аспект, который мы оценили лишь повзрослев, поэтому просто приняли королевский подарок.

Я не очень люблю шампанское, но перспектива продегустировать редкие коллекционные вина с самим графом весьма привлекала. Мы с Элинор оставили дом в надёжных руках няни Аарона.

Аарон остался у бабушки с дедушкой, а мы в компании других знаменитостей, включая Гэри Глиттера и самозваную звезду Эндрю Лейна, погрузились в частный самолёт в сторону земли сброженного винограда. Было весело, роуди The Who Уигги всю дорогу сопровождал остроумными комментариями экскурсию по туннелям, бочкам и званым ужинам, за которыми следовали ещё более экстремальные пирушки. Когда на аукционе выставили запасы шампанского урожая 1911 года в честь благотворительного фонда Нордоффа–Роббинса, каждый участник неистово старался перещеголять остальных, словно хотел доказать, чья карьера развивается успешнее.

Мы вернулись в лондонскую квартиру около одиннадцати вечера, гружённые бутылками от графа Фредди. Пока решали открыть одну из них, зазвонил телефон. Это была суссекская соседка. Она так верещала, что мы не сразу поняли, в чём дело.

— Пожар!

— ПОЖАР? Где пожар? Где?

Она задыхалась.

— Где пожар? — спросил я.

— Я каталась на велосипеде возле вашего дома и увидела пламя из окна верхней спальни. Я позвонила пожарным, приехало семь автомашин.

— О, Господи!

Я положил трубку, а затем набрал полицию. Они подтвердили факт пожара и, да — дело серьёзное.

— Что? — спросила Элинор, войдя в комнату и готовясь налить вино.

— Стоун Хилл в огне, — ответил я беспомощно.

Элинор моментально развалилась. Я позвонил Эндрю, который в отличии от нас, приехал домой в целости и сохранности.

— Эндрю, в Стоун Хилле пожар. Я еду в Суссекс.

— Оставайся на месте. Я подберу тебя через пять минут и сам довезу, а то ты убьёшься по дороге.

Это была самая долгая поездка в моей жизни, даже не смотря на то, что за рулём сидел Эндрю. Элинор и я сидели на заднем сиденье, держась за руки и размышляя, что осталось от дома.

— Ноты, плёнки, — бормотал я.

— Моё свадебное платье — ты–то вряд ли беспокоишься о нём, — бормотала Элинор, не желая уступать.

Два часа спустя мы добрались до сельской дороги, которая вела в к нашему дому. Она была блокирована полицией, а широта трагедии начала давить сильнее.

— Я владелец поместья.

— Окей, дайте им пройти, — передал сержант.

Ночной суссекский воздух пропитался дымом. Напоминало лондонский туман. Мы прошли мимо пожарных машин и подошли к воротам. Что же осталось от волшебного дома эпохи Тюдоров? Пожарные с брандспойтами стояли во дворе, некоторые из них с противогазами на лицах входили и выходили из дымящегося здания. Я услышал, как позади меня вскрикнула Элинор. «Держите её», — закричал кто–то.

— Я должен туда войти… мои записи… ноты, — просил я пожарных.

— Извините, сэр, в здании небезопасно, — ответил офицер.