Картины Италии

Каждый год карнавал в Венеции подчинен определенной теме и соответственно имеет свое название. В 1994 г. карнавал проходил под знаком великого Федерико Феллини. Режиссер ушел из жизни в октябре 1993 г. Под музыку Нино Рота из «Амаркорда» толпа в костюмах и масках двинулась к берегу лагуны.

Карнавал 1998 г. был посвящен 200-летию со дня смерти Казановы. По приглашению Михаила Шемякина мы приехали в Венецию на открытие его памятника великому любовнику. Мне кажется, образ и подвиги Казановы как-то присутствуют в бессознательном мужчин и периодически не дают им покоя. Мой сын Сергей Цейтлин написал книгу «Закат над лагуной» (Изд-во «Алетейя», СПб., 2016), где вывел стареющего, но все еще влюбляющего в себя женщин Казанову, а Петр Вайль написал на эту тему эссе. (Э. В.)

Венеция получила новый памятник – впервые за полвека. Город-монумент переборчив, и даже Вивальди не увековечен земляками, но Казанова работы Михаила Шемякина появился стремительно. Помогла дата (200 лет со дня смерти), и городские власти восхитились проектом памятника – внятного, грациозного, вписанного в неразрушаемый ансамбль Венеции.

Осенью Шемякин показал эскиз, а 14 февраля под гром оркестра и вопли толпы арлекины на ходулях сдернули покрывало, под которым обнаружилась бронзовая группа на гранитном пьедестале: Казанова галантно склонился к механической кукле, по бокам стоят шестигрудые сфинксы.

Подсчитаем составляющие. Сам великий авантюрист и великий любовник Казанова, автор «Истории моей жизни» – одной из увлекательнейших книг XVIII века. Феллини с его фильмом, откуда пришла в шемякинский памятник идея заводной куклы как парадоксального идеала женщины. Оттуда же – черты лица Дональда Сазерленда, сыгравшего Казанову. Сфинксы – гибрид венецианского льва св. Марка с мифологическими зверями из Петербурга. Таков скульптурный букет. Легко предсказать: Казанова станет одним из самых фотографируемых монументов в мире.

Теперь – об авторе. Михаил Шемякин – полурусский-полукабардинец, сын фронтового офицера, пациент советских сумасшедших домов, такелажник, монастырский послушник, гражданин США, почетный доктор пяти университетов. Американский парижанин с петербургской мечтой и ленинградским прошлым. Тоже букет – более сложный. Так и должно быть. Автор богаче своего произведения. Не лучше, не совершеннее, не значительнее. Но – многослойнее, драматичнее, шире.

За Казановой – он сам, его дивная жизнь, которая и есть шедевр галантного века. За Шемякиным – его страна и народ, его век, у которого множество эпитетов, и от каждого бросает в дрожь. Но в шемякинской бронзе – элегантное достоинство чужой эпохи. Гармония чужого места. Все это – на набережной венецианской лагуны у Дворца дожей. Лучше места в мире не придумано.

Казанову долго путали с Дон Жуаном. Тяжелое заблуждение: севильянец бесстыдно самоутверждается, венецианец самоотверженно трудится. Казанова писал, что четыре пятых удовольствия для него – доставлять удовольствие. Он профессионал, который любит трудовой процесс, свое рабочее место, прозодежду, инструмент. Гениальное прозрение Феллини – некрасивый, почти отталкивающий Сазерленд в роли легендарного любовника. Победы Казановы – не эфемерный разовый успех, а результат упорного высококвалифицированного труда, торжество мастера, которому ведомы глубочайшие секреты ремесла.

«История моей жизни» по сути – производственный жанр, вроде книг Артура Хейли. Жанровая чистота соблюдена на протяжении всего текста: у Казановы – в прямом смысле телесное познание бытия. И сам замысел мемуаров стилистически чист: на старости лет став библиотекарем графа Вальдштейна в богемской глуши, Казанова от физического бессилия переполз с постели к письменному столу. Не изменив ремеслу, сменил рабочее место и инструмент, оставив книгу удивительно современную.