Картины Италии

Через двести лет после своей кончины он помогает нам осознать самих себя в конце нашего века, прошедшего через все искушения и иллюзии, отвергнувшего все веры и мечты. Доверять можно только самой жизни. Так жил Казанова – плывя по течению, отдаваясь потоку. Потому, кстати, был против революции и даже написал урезонивающее письмо Робеспьеру. А Вольтеру сказал: «Любите человечество, но любите его таким, как оно есть». В другом месте мемуаров словно дал пояснение, говоря о врагах: «Я никогда бы им не простил, если б не забыл зла, которое они мне причинили». Слабость (забывчивость) исправляет слабость (злопамятность). К практичной мудрости привел Казанову здравый смысл, замешанный именно на доверии к жизни.

Он был честным работягой высокого разряда – существом, немыслимым в эпоху представления о неизбежности конфликта личности и бытия. Испытавший высылки и тюрьмы, Казанова противился репрессиям, но вот как он говорит об этом в описании очередного ареста: «Неожиданное притеснение действует на меня как сильный наркотик, но только теперь я узнал, что, достигая высшей степени, служит оно и мочегонным. Оставляю решение проблемы этой физикам». Здесь не ирония и не высокомерие, а серьезность и смирение: физики разберутся. У него специальность другая: он профессионал жизни. Выдающийся автор выдающегося произведения – самого себя.

Прежде занимавший умы эротической арифметикой (хотя вопрос «сколько?» – удел его антипода Дон Жуана), Казанова вписался в мироощущение нашего времени. Двести лет спустя он окончательно возвратился в Венецию, и не диво для такой авантюрной судьбы, что это произошло усилиями русского художника.

В изобразительном искусстве невнятно обстоят дела с иерархией почестей: у художников нет даже чего-то вроде Нобелевской премии. Но зато есть места, куда можно приехать, поглазеть, сфотографироваться, разослать открытки с видом во все концы света. Своим бронзовым Казановой Михаил Шемякин занял лучшее место в мире – между Дворцом дожей и Венецианской лагуной.

«Итоги», № 8, 3 март 1998 г.

К сожалению, власти Венеции не разрешили оставить памятник Казанове на набережной Рива Скьявони. На этой набережной установлен только один монумент – конная статуя короля Виктора-Эммануила II, объединившего Италию, но на то он и король.

Памятник Бартоломео Коллеони работы известного скульптора Андреа Вероккио, учителя Леонардо да Винчи, поставлен на площади Санти-Джованни-э-Паоло. Коллеони – итальянский кондотьер, был полководцем на службе Венецианской республики в войнах против Милана в XV в. После смерти оставил свое имущество (100 тыс. дукатов золотом – огромное по тем временам состояние) Венеции, но при условии, что ему поставят памятник на площади Сан-Марко. Но так как там с давних времен было запрещено ставить памятники простым смертным, венецианским властям пришлось выкручиваться, чтобы получить завещанное, и они придумали – поставили памятник Коллеони перед Скуолой Сан-Марко и получили деньги умершего. То есть обманули, но не сильно. (Э. В.)

Карпаччо имени Карпаччо

Мне вообще-то в жизни везет, а с этим особенно. Любимая холодная мясная закуска – изобретенное в Венеции карпаччо. Любимый художник любимого города, Венеции, – Карпаччо. Хорошо устроился.

От того места, где было придумано карпаччо, – один из лучших видов на Большой канал и лагуну. Это у самой остановки пароходика-вапоретто «Сан-Марко», на углу Калле Валларессо. Заведение внешне – да и внутри – скромное, но изысканное и историческое: Harry’s Bar.