Картины Парижа. Том I

Нужно признаться, что отнюдь не лучше рассуждают и в раззолоченных парижских салонах. Французы вообще за глаза относятся к англичанам свысока и говорят о них в презрительном тоне, который заставляет скорбеть о слепоте хулителей. Это является прекрасным доказательством того, что нет народа, который так подчинялся бы национальным предрассудкам, как парижане. Они принимают на веру решительно все, что печатается в Газет де-Франс, и хотя она самым бесстыдным образом лжет Европе, умалчивая о многом, тем не менее парижский буржуа верит только ей и всегда будет доказывать, что покорить Англию зависит всецело от желания Франции. Он будет всегда утверждать, что если французы не высаживают десанта в Англии, то только потому, что они этого не хотят, и что в нашей власти запретить этой нации какую бы то ни было навигацию, даже по Темзе. Нужно послушать все дерзости, какие изрекают уста даже наименее к этому склонных людей. По различным другим вопросам они рассуждают в достаточной степени здраво, но как только речь зайдет об Англии, они производят впечатление людей, не обладающих ни разумом, ни знаниями, ни начитанностью. Они не имеют ни малейшего представления о государственном устройстве этой республики и говорят о ней так, как говорит какой-нибудь журналист, ни слова не знающий по-английски, о Шекспире. Все эти ни на чем не основанные утверждения заслуживают от сведущих людей только насмешки; а между тем передовые люди нации — литераторы — в этом отношении недалеко ушли от толпы.

Некий буржуа, проживающий на улице Кордельеров, часто слушал одного аббата, ярого ненавистника англичан. Аббат приводил его в восхищение горячими речами, которые всегда заканчивались так: Нужно набрать тридцать тысяч человек; нужно посадить на суда тридцать тысяч человек; нужно высадить десант в тридцать тысяч человек; чтобы взять Лондон, придется, может быть, потерять всего только тридцать тысяч человек. Сущие пустяки!

Буржуа заболевает, вспоминает о своем милом аббате, которого больше не ходит слушать в аллею Кармелитов и который с такой уверенностью говорил о предстоящем уничтожении Англии с помощью тридцати тысяч человек, и, чтобы выразить ему свою нежную признательность (этот добрый буржуа ненавидел англичан, сам не зная за что), завещает ему наследство. В своей духовной он написал: Оставляю господину аббату Тридцать-тысяч-человек ренту в тысячу двести ливров.

Я не знаю его настоящего имени, но знаю, что он прекрасный гражданин. Он поручился мне в Люксембургском саду, что англичане — свирепый народ, низвергающий с престола своих монархов, — будут в скором времени совершенно уничтожены.

И на основании показаний нескольких свидетелей, удостоверивших, что таково именно прозвище аббата и что он бывает в Люксембургском саду с незапамятных времен и проявляет себя всегда искренним противником этих надменных республиканцев, наследство было ему выдано.

Если б возможно было напечатать все, что говорится в Париже в течение одного дня по поводу текущих событий, получилась бы, признаться, коллекция весьма странных суждений. Какая груда противоречий! Смешно даже себе представить!

160. Жизнь буржуа

Между тем какой-нибудь придурковатый буржуа, вроде описанного выше, обладающий, пятьюдесятью тысячами ливров годового дохода может считать себя центром более трехсот тысяч человек, работающих на него денно и нощно.

Благодаря многочисленным удобствам, тесно связанным одно с другим, условия жизни такого человека становятся подобными условиям жизни короля. Такой человек действительно пользуется всеми благами и всеми наслаждениями, какими пользуются монархи.

Итак, чтобы роскошь была менее губительна и чтобы она, подобно копью Ахиллеса^{293}, вылечивала одной своей стороной раны, которые наносит другая сторона, нужно поддерживать ее на определенном уровне и не допускать никаких перебоев. Едва только одна отрасль промышленности хиреет или замирает, как появляются безработные и нуждающиеся. Можно с уверенностью сказать, что если бы богачи на один только год прекратили свои безумные траты, — половина жителей столицы не смогла бы существовать.

Богач предпочитает Париж всякому другому месту, потому что сюда стекается все, что только вырабатывается в королевстве. Столица, не производящая никаких съестных припасов, пользуется ими в большей степени, чем производящие местности.

Но безжалостные богачи с их утонченными чувственными утехами приносят целые поколения в жертву безумной и жестокой роскоши.