Картины Парижа. Том II

Круглый год, во все часы дня и ночи, без всяких вопросов и формальностей приют принимает всех приносимых новорожденных. Это мудрое учреждение предотвратило и воспрепятствовало тысячам тайных преступлений. Детоубийство в наши дни настолько же редко, насколько раньше было обычно, а это доказывает, что законодательство может совершенно изменять нравы.

Девушка, поддавшаяся слабости, скрывает это от всех взглядов. Она ничем за это не платится. Скажут, что этим несколько облегчили разнузданность нравов, — согласен, — но, не говоря уже о том, что существуют некоторые пороки, неразлучные с многолюдными городами и что избежать их все равно невозможно, благодаря учреждению этого приюта удалось предотвратить множество несчастий, неурядиц и преступлений.

Было предложено делать со временем изо всех этих подкидышей солдат. Дикий проект! Разве тем, что вы вскормили ребенка, вы получили право принести его в жертву войне? Было бы крайне бесчеловечным благодеянием воспитать его только затем, чтобы в расплату потребовать его кровь и, помимо его воли, лишить его свободы. Никто не должен родиться солдатом, раз не все мужчины служат в войсках.

Материнская любовь угасала перед роковым вопросом о чести, пока милосердый св. Венсен де-Поль^{96} (заслуживающий похвального слова от панегириста Декарта и Марка Аврелия^{97}), не предложил убежище невинным жертвам, обязанным своим появлением на свет соблазну, слабости или разврату.

Я сказал, что число подкидышей доходит до семи тысяч в год, но надо заметить, что большая часть их прибывает из провинции. Там, когда девушка становится матерью, она тайно отсылает своего ребенка, которого боится оставить при себе и которого она при других обстоятельствах боготворила бы.

Несчастный младенец, гонимый в силу предрассудков с самого дня рождения, скитается с места на место по чужим рукам, так как иначе он погубил бы ту, которая дала ему жизнь. Увы! Может быть, это какой-нибудь будущий Корнель, или Фонтенель, или Ле-Сюёр^{98}, который во время этих странствий погибнет от непогоды или от слабости, или, — осмелюсь ли сказать! — от недостатка питания. А особенно странным кажется то, что этот самый ребенок, явившийся из Нормандии или Пикардии и перенесший тысячу опасностей, — в самый вечер своего приезда в Париж вновь возвращается на родину, если судьба определит ему в кормилицы пикардийку или нормандку.

Новорожденных детей доставляет в приют приставленный к этому делу человек. Он несет их на спине в ящике, обшитом внутри чем-нибудь мягким; их помещают там стоймя, по-трое; они запеленуты; воздух попадает к ним сверху. Человек останавливается в дороге только для того, чтобы поесть самому и дать соску малюткам. Случается, что, открыв ящик, он находит одного из них мертвым; он отправляется в дорогу с двумя другими, спеша освободиться от ноши. Доставив младенцев в приют, он немедленно отправляется в обратный путь, чтобы начать сначала. Это его ремесло, его пропитание.

Почти все дети, переносимые из Лотарингии через Витри, гибнут в этом городе. Метц видит за один год девятьсот таких подкидышей. Есть над чем призадуматься!

Пора бы поискать какое-нибудь средство против этого зла. Нужно или перестать хулить честную и решительную девушку, которая кормит собственным молоком своего ребенка и материнскими заботами искупает свою ошибку, или же оградить детей от тягостных перевозок, которые губят целую треть принимаемых в приют детей, причем вторая треть тоже гибнет, не дожив до пятилетнего возраста.

В Пруссии все девушки кормят своих детей и делают это вполне открыто. Тот, кто отваживается оскорбить девушку во время исполнения этой священной и естественной обязанности, подвергается наказанию. Там привыкли видеть в ней только мать. Вот что сделал король-философ^{99}, вот какие здоровые идеи он привил своему народу.

Кто-то предложил заменить женское молоко козьим и коровьим; на севере эта новая система вошла в обиход. Почему бы к нам самим не воспользоваться идеей, которую заимствовали у нас иностранцы? Они умеют пользоваться на практике тем, что мы придумываем и из чего сами не извлекаем пользы.

272. Королевская лотерея

Вот еще источник многих зол, и источник совсем новый! Этот бич действует не реже двух раз в месяц. Лотерея, роковая во всех отношениях, представляет собой настоящую заразу, занесенную к нам из Италии. В Риме ее запретили под страхом изгнания; почему же ей суждено было распространиться по всем большим городам Европы? В Париже и без того было достаточно своих внутренних бед, с которыми приходится бороться.

Предприниматели прекрасно знают, что их добыча огромна и несомненна; что число проигрывающих во много раз превосходит число выигрывающих; что почти все шансы на стороне предпринимателей; что нет никакого соответствия между ставкой и выигрышем; и они дважды в месяц заставляют бедный люд вести самую бессмысленную и губительную игру! Глупое простонародье надеется вытащить счастливую четверку или пятерку^{100}.