Картины Парижа. Том II

Иностранцу трудно понять, как возможно, чтобы в королевстве имелись принц или принцесса, которые не имеют другого имени, кроме Мсьё и Мадам^{177}, наравне с простыми смертными. Не значит ли это, что все прочие являются узурпаторами этих двух высоких титулов? Один поэт, очень этим смущенный и не знавший, как выйти из затруднения, написал в конце одного из своих стихотворений: Остаюсь, Монсеньёр, покорнейшим слугой Мсьё, и т. д.

Всех молодых девушек, с которыми не говорят на ты, называют мадмуазель. Теперь они начинают выезжать в свет одни, без матерей.

Вкус и искусство проявляются скорее в дамском дезабилье, чем в нарядных туалетах.

Мужчины в Париже к сорока годам начинают уже сдавать.

Все берется в кредит, так как без этого торговец не мог бы распродать своего товара. Он предпочитает потерпеть некоторый убыток, чем допустить, чтобы в лавке залежался товар; набавив немного цену, он тем самым наверстывает потерянное.

В Париже вас не оскорбит ни господин интендант, ни его уполномоченный, ни губернатор, ни комендант округа, ни кто другой. Вы не встретите здесь ни господина председателя, ни королевского прокурора с надменным и гордым лицом. В Париже между людьми существует большее равенство, чем во всех других городах.

Четыре человека продолжают еще носить длинные мантии, но их нигде не встретишь. Это: канцлер, первый председатель, гражданский судья и судья по уголовным делам.

Когда встречаются лицом к лицу с каким-нибудь принцем крови, ему смотрят прямо в глаза, не кланяясь, и дают дорогу, как этого требует вежливость: он лишь более важный вельможа, чем остальные, вот и все. Он ничего не имеет против того, что на него смотрят, так как это доказывает, что его знают в лицо.

Самые необычайные события занимают столицу не больше недели. Талантливых людей (а таких очень много) чествуют только в минуты возбуждения: на следующий день переходят уже к другому счастливцу, торопящемуся использовать эту искру энтузиазма. А какой талант ценится особенно высоко? Умение забавлять людей.

Всякий, у кого имеется в доме швейцар, отказывается платить долги, как только это ему вздумается, и в печати чванливо заявляет о своем разорении.

Существуют застольные друзья, обещания которых уносятся вместе с скатертью. Угостив вас, они считают себя вправе не держать своего слова.

Женщины больше уже не берут в руки ни иголки, ни вязального крючка; они или делают филе или вышивают на пяльцах.

Все деньги провинций текут в столицу, и почти все деньги столицы проходят через руки куртизанок.

Хорошенькие женщины дружат с некрасивыми, так как последние оттеняют их.

Мебель сделалась теперь главным предметом роскоши и больших затрат: каждые шесть лет здесь меняют обстановку с тем, чтобы окружать себя всем самым красивым, что только изобретает изящный вкус наших дней. Необходимо иметь роскошные кровати, стены комнат должны быть обшиты резной панелью, покрытой дорогим лаком и украшенной золотым багетом, а современный гипс с таким совершенством имитирует мраморные колонны, что их нельзя отличить от настоящих.

Ногами топчут ковры в тридцать тысяч ливров, которыми раньше покрывали лишь ступеньки алтарей.

В домах нигде больше не видно балок: их сочли бы за ужаснейшую непристойность. Во всех комнатах стены продырявлены для провода звонков; это особая наука. Иная женщина, уронив платок, звонит, чтобы ей его подняли.

Гостиная считается никуда негодной, если высота ее меньше шестнадцати-двадцати футов. В наши дни у представителей буржуазии обстановка лучше, чем была у монархов двести лет назад; табуреты можно встретить теперь только у короля, королевы^{178}, ювелиров-оправщиков да у сапожников.

Лакей вельможи носит чеканного золота часы, кружева, бриллиантовые пряжки и содержит скромненькую модистку.

Очень многие легко и хорошо рассказывают только потому, что для них не составляет никакого труда говорить то, над чем не приходится задумываться.

Мне кажется, что инвентарь нашей современной обстановки крайне удивил бы какого-нибудь предка, если бы он вдруг вернулся в мир. Язык судебных исполнителей, которые знают названия всего этого множества лишних вещей, чрезвычайно богат, хорошо разработан и совершенно неизвестен бедному люду.

Женщины больше не вмешиваются в хозяйство; составляют исключение только жены ремесленников.

Честь девушки является ее собственностью, она смотрит за ней в оба; честь замужней женщины — собственность ее мужа, она заботится о ней меньше.

Наш век значительно упростил всякие церемонии, и теперь только среди провинциалов можно еще встретить церемонного человека.

Изо всех пошлых старинных обычаев продолжает существовать только один: приветствовать чихающего.

В наши дни подчас осмеливаются хвастаться здоровым желудком, чего двадцать лет тому назад никто не решился бы сделать. Теперь лакеи, подав десерт, не уходят из столовой, а остаются до конца обеда или ужина, которые в наше время уж не затягиваются ни спорами, ни забавными анекдотами.