Картины Парижа. Том II

В Париже матери не кормят своих детей, и я осмеливаюсь утверждать, что они хорошо делают: в тяжелом, смрадном воздухе столицы, среди городской суматохи, среди слишком деятельной или слишком рассеянной жизни, которую там ведут, невозможно исполнять обязанности материнства. Нужна деревня, нужна правильная сельская жизнь, чтобы, вскармливая собственным молоком детей, окончательно не разрушить свое здоровье.

Вот почему мы видим множество кормилиц, приезжающих в столицу, чтобы предложить внаём свои груди. Не легко было устранить различные злоупотребления, возникавшие на почве торговых переговоров между родителями и бедной, продающей себя матерью, но, тем не менее, все это удалось наладить предусмотрительно и безболезненно.

Многочисленные рекомендательные конторы представляют собой образцы разумного, деятельного и заботливого руководства. Эти учреждения заслуживают всяческих похвал; зло, приносимое избытком населения, исправляется, если можно так выразиться, господствующим в них порядком, до такой степени разумное руководство видоизменяет человеческий род и дополняет природу.

Здесь мы видим, как садовник, другими словами — правительство, заботится о семенах и думает о грядущих поколениях.

330. Часы дня

В шуме городского водоворота различные часы дня являют нам попеременно картины спокойствия и движения. Это как бы ряд подвижных сцен, отделенных друг от друга почти что одинаковыми промежутками времени.

В семь часов утра все огородники с пустыми корзинами отправляются верхом на клячах к своим огородам. Кареты попадаются в это время редко. В такой ранний час одних только писарей можно встретить уже одетыми и завитыми.

Около девяти часов вы видите бегущих парикмахеров, с головы до ног покрытых пудрой (откуда их прозвище мерланы^{187}); в одной руке они держат щипцы для завивки, а в другой — парик. Мальчики, торгующие лимонадом, надев свои неизменные куртки, разносят по меблированным комнатам кофей и баваруаз. Тут же встречаются ученики-наездники в сопровождении лакеев; они направляются к бульварам, причем нередко заставляют прохожих расплачиваться за свою неопытность в верховой езде.

Около десяти часов члены судебного ведомства начинают черной тучей двигаться по направлению к Шатле и к Пале. Вы видите одни только брыжжи, адвокатские мантии, портфели[29] и бегущих за ними вслед просителей.

В полдень все маклеры и биржевики толпой отправляются на биржу, а праздные граждане — в Пале-Рояль. Весь квартал Сент-Оноре, квартал финансистов и чиновников, в это время на ногах, мостовая запружена; это час всевозможных ходатайств и просьб.

В два часа все, обедающие вне дома, причесанные, напудренные, разодетые, ступая на цыпочках, чтобы не запачкать белых чулок, отправляются в разные концы города. Все извозчичьи экипажи в это время находятся в движении, на площади не найти ни одного свободного; из-за них спорят, и иногда случается, что два человека одновременно открывают дверцы кареты, влезают и садятся. Приходится отправляться к комиссару, чтобы он рассудил, кому в ней остаться.

В три часа на улицах народу мало: все обедают, это время затишья; но ему не суждено долго продолжаться.

В четверть шестого начинается ужасающий, адский шум. Улицы полны, экипажи катятся по всем направлениям; одни спешат на различные зрелища, другие — на прогулку. Кофейни наполняются публикой.

В семь часов снова наступает затишье, глубокое и почти всеобщее. Лошади напрасно бьют о мостовую копытами: город безмолвствует, шум точно заколдован чьей-то невидимой рукой. Но осенью это в то же время и самый опасный час, потому что на улицах еще нет сторожей, и с наступлением сумерек бывают случаи грабежей[30].

Начинает смеркаться, и в то время, как в Опере поднимаются декорации, толпы чернорабочих, плотников и каменщиков направляются к городским предместьям, к себе домой. Их башмаки, запачканные известкой, оставляют на мостовой белые следы, по которым можно узнать рабочих. Они ложатся спать в тот самый час, когда маркизы и графини приступают к туалету.

В девять часов вечера снова поднимается шум: это час разъезда из театров. Дома сотрясаются от грохота экипажей, но этот шум скоро смолкает. Высший свет в ожидании ужина делает краткие визиты.

Это также час, когда проститутки с обнаженными шеями, высоко поднятыми головами, накрашенными лицами, дерзкими взглядами и такими же жестами, не обращая внимания на огни освещенных лавок и реверберов, преследуют вас по грязной мостовой. Они обуты в шелковые чулки и плоские туфли. Их речь соответствует их жестам. Говорят, что невоздержание служит охраной целомудрия, что наличие этих бродячих женщин предотвращает случаи изнасилования; что не будь гулящих девок, мужчины стали бы соблазнять и увозить честных девушек. Правда, случаи похищения и изнасилования стали теперь редки.