Карточный домик. Проклятье королей

Этот город никого не отпускает. Личный ад для каждого его жителя. Зачем устраивать из жизни гонку, если на финише все равно окажешься в преисподние, ведь безгрешными здесь не рождаются. Воплощают в реальность понятие первородного греха, что существует априори здесь и сейчас. Нордэму, как настоящему аду, присущи все атрибуты, чтобы считаться таковым по праву: запертые и разгневанные фурии, котлы с расплавленным металлом, истинное зло, притаившееся под личинами праведников и, конечно же, бесы. Их полчища, и имя им – Легион. Проклятый город для проклятых душ, пропитанных унынием, скорбью и апатией. Людям некуда бежать. Они уже в аду. Куда бы они ни пошли, ад последует с ними. Он внутри них: в головах, в мыслях, в сердце.

Пролог. Чистые руки.

Около тридцати лет назад…

Уличный холод, хлынувший в распахнутое окно темного номера отеля, вытеснил привычное тепло за считанные минуты. Тяжелый прохладный воздух быстро заполнил пространство, внося в помещение запахи железа и соли, и уже пробирал до костей разгоряченное минутами, проведенными в духоте, тело. Едва шагнувшее за порог лето подарило городу непривычно холодные ночи, сменяемые знойными днями. Оно играло с жителями на контрасте и вынуждало прятаться по домам в долгие дневные часы до поры, когда Солнце неглубоко ныряло за горизонт, остужая воздух полусумеречных и коротких ночей.

На пороге спальной комнаты возле открытого окна стоял застывший в потоке свежего воздуха мужчина и смотрел на колыхавшиеся от сквозняка занавески. Вздохнув полной грудью, он словно делал это впервые за долгое время, а может быть, так оно и было на самом деле, ведь уже несколько минувших минут он простоял возле окна, не двигаясь и не меняя позы. После глубокого вздоха голова сразу же закружилась от резкого притока кислорода. В висках моментально застучало, а сердце, колотившееся еще пару минут назад, как ненормальное, постепенно начало утихомириваться и успокаиваться, делая удары все реже, а промежутки между ними длиннее.

Очнувшись, наконец, от временного оцепенения, он огляделся вокруг, осматривая номер сквозь решетку упавших на лицо темно-русых волос, и стер тыльной стороной ладони пряди, прилипшие к потному лбу. В отсутствии света в самом номере уличного освещения из окон было достаточно для глаз, и, осмотревшись еще раз, он сморгнул в темноту, выходя из ступора с тем самым первым за долгое время вдохом, и прислушался к звукам, просачивавшимся в его сознание сквозь плотный непробиваемый кокон. В номере царила тишина. Звуки улицы влетали в открытый высокий створ и наполняли комнату жизнью. Отдаленные голоса, гул моторов и сигналящих машин, шорох тонкого тюля, звон металлических крючков, к которым крепилась почти невесомая материя и больше ничего. Ни единого звука, подтверждавшего, что в номере кто-то есть.

Простояв так еще с полминуты, мужчина уверенным шагом направился в ванную комнату и подставил затекшие кисти рук под струю ледяной воды из крана над раковиной. Холод обжог горячую загрубевшую кожу, но мужчина только настойчивее раскрывал для него ладони, ничуть не чураясь и принимая его как должное. С остервенением отмывая оставленные на руках следы, он внимательно следил, как темные змейки убегавших струй, стекают по краям раковины точно в сток и уносят с собой все, что было теперь ему так ненавистно. Массивное обручальное кольцо на безымянном пальце с жалобным звяканьем ударилось о край раковины и тускло заблестело в царившем вокруг сумраке от попавшей на металл воды, и мужчина продолжит тереть руки с двойным усердием.

Водяные змейки все бледнели в полумраке ванной комнаты и вскоре совсем не различались глазом на фоне краев белоснежного фаянса. Спустя пару минут смывы с рук стали кристально чистыми, но мужчина все продолжал тереть покрасневшие от холода кисти, словно хотел содрать с них кожу. Тер сильнее и настойчивее, будто пытался высечь руками искру. Он делал это отмахнувшись от ломоты в костях и сводивших мышцы судорог. Не замечая и намеренно игнорируя дискомфорт, механически намыливал ладони душистым мылом, предоставленным жильцу номера отеля, и вглядывался в дорогой фаянс, не видя перед собой ровным счетом ничего.