В 1916-17 годах крушение цивилизованной жизни в России, поставившее страну на грань распада, закономерно диктовало применение новой властью самых радикальных и жестких методов, выходящих далеко за рамки собственных планов и представлений большевистских лидеров.
Сегодняшние консерваторы, призывающие ничего не менять, охранители, взывающие к сплочению вокруг государства, на деле работают на такой же катастрофический сценарий развития событий. Им не удастся остановить развал структур власти, поскольку он предопределен объективными и структурными факторами. Но они могут максимально затруднить формирование альтернативы, консолидацию общественных сил для послекризисного рывка. Патриоты-охранители, независимо от их собственных представлений, от их искренности или проплаченности, являются на деле врагами России, поскольку именно в переменах — единственный наш шанс на спасение.
В патриотизме, понимаемом как любовь к своей стране и стремление улучшить её жизнь, не может быть ничего предосудительного, как бы ни пытались либеральные пропагандисты доказать нам обратное. Но патентованные российские патриоты не только спутали любовь к Родине с любовью к Начальству, но, что по-настоящему страшно, готовы без колебания пожертвовать будущим и даже самим существованием родины ради попытки спасения начальства.
Неопределенность политики порождена деградацией экономики и усугубляет её. Власть способна удерживаться, но неспособна вести страну. Это классический рецепт катастрофы. Для того, чтобы вернуть экономической жизни позитивный стимул нужна новая политика, радикально порывающая со старой.
Одичание
Недавно один из моих коллег пожаловался, что с каждым годом становится всё менее понятно, как объяснить молодым землякам, зачем ехать учиться в Москву. Нет, если бы речь шла о переезде в столицу на работу, где вас ждала бы огромная зарплата и шикарный кабинет, с условием ничего не делать без крайней необходимости, то желающие бы нашлись. Но ехать за тридевять земель только для того, чтобы учиться — такая идея просто не укладывается в голове.
Рост горизонтальной мобильности и готовность людей перемещаться по стране и даже по всему миру никак не увязывается с желанием этот мир узнать и понять. Людей гонит с мест простой материальный интерес — одни стремятся перебраться в более комфортные для жизни места, другие просто спасают себя и свои семьи от голода. Не удивительно, что волны миграции вызывают неудовольствие «коренных» жителей. И в самом деле, «понаехавшие» часто не знают элементарных бытовых правил, не соблюдают привычных норм, необходимых для жизни в большом городе. Конфликт между «местными» и «приезжими» воспринимается как культурный (в лучшем случае) и религиозно-этнический (в худшем).
Между тем массовая миграция в большие города началась не вчера, равно как и смешение в них людей разного происхождения, разной культуры и разной веры. С точки зрения статистики нынешние миграционные волны выглядят не более (а то и менее) массовыми, чем прежние. Почему же сейчас всё воспринимается гораздо болезненнее?
Проблема не в происхождении мигрантов. Вернее, различие культур и происхождения лишь обостряет тенденции, которые существуют и без того. Ещё недавно приток людей в крупные города отвечал потребностям самих этих городов. Миллионы переселенцев из деревень попадали в мир индустриального производства и организации. Становясь рабочими, мелкими чиновниками, военными, инженерами, они находили себе место в этом мире, быстро усваивали его правила и требования, учили язык, необходимый для успешной работы и карьеры.
Три культурные машины постоянно преобразовывали сознание и поведение переселенцев — индустрия, стандартизированное образование, призывная армия. Выходцы из деревни или эмигранты из далеких стран, попав в поле действия этих институтов, быстро приспосабливались, становясь нормальными гражданами урбанизированного современного общества. На сегодняшний день деиндустриализация и постепенно нарастающий кризис системы воинского призыва фактически парализовали две из трех систем, обеспечивавших необходимые культурные условия, без которых современная цивилизация просто не может существовать. Остается образование, по инерции продолжающее готовить массы людей к жизни в индустриальном обществе, которого уже нет. Но что делать с образованием, со знаниями, если нет работы, на этих знаниях основанной?