Карточный домик

Несколько долгих секунд, как бы окаменев, инспектор молча взирал на руины своего уик-энда, в отчаянии убеждая себя, что ему все-таки удалось задуманное, хотя замок его грез тут же рухнул. Итак, принимать решение нужно самому. Никогда еще не было ему так плохо.

Глубокие переживания инспектора и игру в покер прервало донесшееся из угла комнаты потрескивание радиоприемника. Поступило сообщение, что председатель партии уже в пути, возвращается из воинских частей, и что вскоре и нему в штаб-квартире партии присоединятся другие политические деятели. Для работников спецотдела начиналась очередная длинная рабочая ночь. Правда, у коллег инспектора оставалось еще время, чтобы заключить пари — кого из нынешних министров будут они охранять на следующей неделе, а кто из них попадет в мусорную корзину истории.

Почтенный Френсис Эван Урхарт был недоволен. С министерским постом было связано немало удовольствий, но не это. Он был буквально вдавлен в угол маленькой, тесной комнаты и притиснут к угрожающе покачивающейся над ним отвратительного вида стандартной лампе пятидесятых годов, выказывавшей готовность обрушиться ему на голову. Как он ни старался отделаться от изъявлений самозабвенной преданности со стороны матрон-волонтеров, агитировавших в этом избирательном округе за его кандидатуру, они окружили его со всех сторон и с гордостью распинались о своих успехах в сборе голосов, о стертой при обходе домов избирателей обуви. Его это несколько удивляло. Здесь, в провинциальном городке графства Суррей, даже у стоявших на подъездных дорожках «лендроверах» следы грязи на скатах можно было видеть разве что после того, как, возвращаясь домой в пятницу вечером, водитель небрежно срежет угол и слегка заедет на газон. Что касается голосов избирателей, то поговаривают, что местные жители настолько равнодушны ко всякого рода выборам, что бюллетени здесь не подсчитывают, а взвешивают.

В своем избирательном округе он никогда не чувствовал себя как дома. Впрочем, с некоторых пор он вообще нигде не чувствовал себя как дома — даже у себя на родине, в Шотландии. Мальчишкой он любил побродить по мшистым, болотистым угодьям Пертшира, куда его частенько брал с собой старый охотник. Затаившись на влажной, поросшей сладким вереском торфянистой земле в ожидании зверя, он думал о том, что в это же самое время его старший брат, возможно, лежит где-нибудь в пролеске под Дюнкерком и ждет, когда перед ним вырастет громадина немецкого танка. Брат не вернулся, все его права перешли к нему, но Урхарта всегда тяготило родовое имение, обширные охотничьи угодья. Его все сильнее тянуло к политике и политической власти, а семейные обязанности становились все более обременительными и неприятными.

Несмотря на дружное недовольство родственников, он продал имение, уже не соответствующее его представлениям об ином стиле жизни, и в тридцать девять лет обменял его на более основательные политические поля Вестминстера и Суррея. Престарелый отец, потерявший надежду на то, что единственный оставшийся в живых сын, как и он сам когда-то, а еще раньше — его отец, посвятит себя заботам о семье, был так потрясен его решением, что никогда больше с ним не разговаривал. Было бы непростительно поменять доставшееся наследство даже на всю Шотландию, а уж о каком-то Суррее и говорить нечего!

Урхарт так и не привык к незатейливой речи своих избирателей, и с каждым часом настроение его падало. Уже восемнадцатое заседание, на котором он успел побывать в этот день! Безмятежная улыбка, задействованная с раннего утра, давно уже превратилась в жесткую гримасу. До закрытия избирательных участков оставалось всего сорок минут, и его рубашка под костюмом фирмы «Савиль Роу» стала мокрой, хоть выжимай. Нужно было, конечно, надеть один из старых костюмов — этому уже не вернуть прежнюю форму. Он устал, прескверно себя чувствовал и терял терпение.

В последние годы он проводил в своем избирательном округе все меньше и меньше времени, и чем меньше он в нем бывал, тем с меньшим энтузиазмом принимали его капризные избиратели. Поездка в зеленые пригороды, казавшаяся недолгой и приятной в тот раз, когда он впервые отправился на собрание избирателей, где выдвигалась его кандидатура, теперь отнимала куда больше времени. Это впечатление усиливалось по мере его продвижения вверх по политической лестнице — от заднескамеечника к различным министерским постам и затем к посту Главного Кнута, пользующегося правом участия в заседаниях кабинета министров. Во всем правительстве не найдется и двух дюжин постов, столь же влиятельных, как этот. Его великолепный офис располагался в доме 12 по Даунинг-стрит — рядом с офисом самого премьер-министра.