Картонные стены

– Вы очень интересный человек, – после паузы продолжила Жанна. Теперь она явно старалась подольститься, закрепиться в снова пойманной тональности общения. – Кстати, может, по кофейку, для связки слов в предложении? А еще лучше – по коньячку?

– Для коньяка рановато, а от кофе не откажусь.

– Тогда пойдемте в дом!

– Но у меня тоже кофе есть, а сегодня, благодаря вам, есть уже и чашки.

– Там ваш Валерий Павлович, и я ему явно не нравлюсь. Не обижайтесь, но у он у вас больно заумный. Ни слова, как говорится, в простоте… Мне сложно с такими людьми.

– Глупости. Хотя, как скажете, можно и в большой дом.

Этого Самоварова и хотела.

Жанна повела ее через террасу, на которой рабочие, допивая кофе, что-то негромко обсуждали.

На сей раз даже не взглянув в их сторону, распоряжайка приоткрыла дверь.

Отуда-то из глубины, видимо, со стороны центрального входа, послышался разговор.

– Я буду ждать маму здесь! – раздался тоненький упрямый голосок.

Ему что-то совсем тихо, так, что было не разобрать, отвечали.

– Нет! Я хочу здесь! Я не хочу наверх!

Жанна замешкалась на пороге.

– Что-то мало они сегодня погуляли, – оправдывающимся голосом обратилась она к Самоваровой, но лицо ее при этом потемнело.

По мере приближения вошедших голос мальчика становился все громче и истеричнее:

– Я тебя ненавижу! Я хочу ждать маму здесь!

И тут за спинами Варвары Сергеевны и Жанны, застывших у открытой двери на террасе, послышался жуткий грохот.

Маленький кривоногий дядя Ваня лежал на бетонном полу, похожий на пойманного в банку паука, и бился в конвульсиях. Лицо его исказила судорога, изо рта шла пена.

Михалыч схватил со стола ложку и ловкими опытными руками разжал товарищу маленький, неестественно красный рот.

19

Из дневника Алины Р. 1 мая.

В этом доме у меня постоянно мокрая после душа голова. Толком подкраситься, в отличие от Жанки, не успеваю, а с ресницами, бровями и ногтями вопрос решаю два раза в месяц – спасибо современным технологиям, ногти всегда красные, а брови и ресницы – почти соболиные.

Из запланированного на день, как правило, удается сделать все, но на себя времени почти нет. Когда я предложила Жанке остаться, точнее, она не мытьем, так катаньем, оставшись без работы, вынудила меня сделать это предложение, я поначалу обрадовалась: мы снова, как в добрые старые времена, были вместе.

Каждый день мы готовили для Тошки затейливые блюда, играли с ним в прятки, гуляли в лесу и два-три раза в неделю, как раньше, занимались вместе йогой.

Привыкнув к ней заново, я начала бояться, что она вдруг передумает и уедет.

Тогда я стащила у нее заколку.

Вдруг сработает?

Сработало, но не так, как хотелось.

Произошло неизбежное: Жанка залипла на Ливрееве.

С тех пор йогу (и все остальное) ей заменяет наш прораб, а что до меня, то здесь включается моя обычная амбивалентность: с одной стороны, мне проще оттого, что не приходится подолгу уговаривать ленивую подругу принести коврики и уделить практике хотя бы двадцать минут, а с другой – я злюсь на себя за всегдашнее потакание чужим желаниям и следование на поводу у чужих обстоятельств.

Вообще, если подумать (как же я хочу повесить на разум железные замки, чтобы навсегда закрыть себя от этих изнуряющих мыслей!), я всю жизнь только и делаю, что иду на поводу у чужих обстоятельств.