Зачем мы выскакивали? Объяснить, отчего на войне из машин выскакивают? Странный вопрос. Знамо дело — прятаться поспешно. Первый раз мы были ужасно перепуганы, когда вдруг машина наша со скрежетом затормозила и кто-то со страшными ругательствами забарабанил по двери кузова. Выскакиваем, пригибаемся чуть ли не до земли, куда-то бежим. Рядом с нами еще бегут какие-то люди, и все так по-серьезному, так напряженно… Впрочем, бежим недолго. Вот и ступенчатый спуск под землю, тускло горящие лампы, шершавые бетонные стены, низкий потолок. Одним словом, бомбоубежище. Откуда-то издалека доносится отчаянный вой сирены и глухие дребезжащие удары. Будто сказочный великан в безумной ярости молотит деревянной дубиной по гигантскому барабану.
— Война, братцы, — переглядываемся мы, плотно стиснутые со всех сторон точно такими же, как и мы, бедолагами, — а на войне… как на войне, надо терпеть.
Вот и отбой тревоги. Пройдено еще километров двадцать пути и все повторяется вновь. Девушки с флажками, свистки, сирены, грязный ров метрах в ста от обочины и тоскливое ожидание окончания воздушной тревоги. Темп езды явно не так велик, как надеялись наши командиры. Ханоя достигаем только к часу дня, хотя, по московским меркам, там и ехать-то нечего. И устали все так, будто камни весь день таскали. Разумеется, это все нервы, отсутствие привычки. И почему-то постоянно хочется пить. При малейшей возможности припадаем к общественно доступным источникам воды. Становится легче, но ненадолго. Видимо, организмы наши только сейчас принялись всерьез перестраиваться и приспосабливаться под окружающие условия и хотят жидкости. Тяжело!
Да, надо же хоть немного сказать про местную столицу. Хотя сказать-то толком и нечего. Маленькие, к тому же направленные под углом вверх окошки не позволяли нам толком рассмотреть улицы, по которым мы проезжали. Бросилось в глаза только обилие деревьев и крайне малое количество высоких зданий. Сам город проскочили довольно быстро, почти без остановок. Дороги ужасные. То трясет, как на терке, то качает из стороны в сторону. Но когда выехали на загородное шоссе, то машины неожиданно пошли легче. То ли следят здесь за трассой получше, то ли просто нагрузка на пригородные магистрали поменьше.
Промежуточную стоянку устраиваем неподалеку от города с почти белорусским названием Винь. Он раскинулся по берегам мутной реки Сонг-ка. Расположились неподалеку от основной дороги. Рядом обычная деревенька, рассыпавшиеся по склонам холма убогие домики. Колодец. Даже смешно, как издали похоже на Россию, особенно в сумерках. Электричества, правда, нигде нет, все поголовно пользуются керосиновыми лампами. Зато детишек бегает просто прорва. Интересно бы узнать, при удобном случае, где они помещаются, когда приходит пора укладываться спать?
— Отсутствие электричества, я вижу, весьма способствует рождаемости, — шутит, проходя мимо нас, Стулов. — Учтите этот опыт молодежь (тоже мне старик). Если хотите многочисленного потомства, сразу пробки на электрическом щитке выкручивайте.
— Может, это от керосинок происходит, — поддерживает шутку Преснухин. — Угарный запах несгоревших углеводородов наверняка как-то влияет на потенцию.
Пока они перешучиваются, машины наши по очереди загоняются в капониры под деревьями, а сами мы приглашаемся на краткий ночлег. Ночевать приходится в некоем подобии военного кемпинга. Сразу видно, что он используется постоянно и даже пользуется определенной популярностью. Конструкция землянок, рассчитанных на 8-10 человек, проста и рациональна. Высота их стен — примерно два метра. Стены изготовлены из толстых стеблей бамбука и завешены красно-зелеными циновками. Косые односкатные крыши немного выступают над поверхностью земли и представляют собой многослойную конструкцию из жердей и высохших листьев. Толстая растительная подушка хорошо защищает и от дождя, и от солнца. Освещение традиционное — керосиновое. Но особо присматриваться к обстановке нам некогда. Усталость властно берет свое. Торопливо раздеваемся и плюхаемся на низенькие топчаны, выстроенные в два ряда по обе стороны неширокого центрального коридорчика. Вьетнамцы укладываются рядом с нами. Тот, которого зовут Нгуен, понаблюдав, как мы раздеваемся, неодобрительно качает головой и достает из своей котомки плоскую баночку из-под леденцов. Хлопком в ладоши он привлекает наше внимание, после чего открывает ее и предлагает всем помазаться темно-коричневым сильно пахучим содержимым.
— Б-з-з-з, — имитирует он при этом полет москита, быстро двигая сомкнутыми ладонями.
Намек понятен, нам предлагают воспользоваться местным репеллентом, иначе зажрут мошки. Вновь одеваемся, поскольку угроза очевидна и зрима. Вокруг лампового стекла уже вьется целый выводок каких-то летучих тварей. И нет никакого сомнения в том, что они набросятся на нас, едва лишь свет будет погашен. Из последних сил, уже с закрывающимися глазами, торопливо мажем лица и руки и проваливаемся в желанный сон.