Картонные звезды

Мы удивленно переглянулись. Никогда еще за нашим «стукачем» не наблюдалось столь ревностного желания приготовить что-то вкусное. Обычно он всячески старался отвертеться от кухонного дежурства, ссылаясь на отсутствие должных навыков. Но, видать, голод достал и его, вскрыв столь тщательно скрываемый поварской талант. Много позже, когда приготовленное им сациви было съедено до последней крупинки и косточки, капитан, с видимым сожалением осмотрев свою вылизанную до блеска миску, впервые за день улыбнулся.

— Знал бы я, что ты, Камков, такой специалист по грузинской кухне, то обязательно взял бы еще одного телеграфиста.

— Зачем это? — простодушно удивился Камо.

— Да чтобы не отвлекать тебя больше от котла и сковородки, — ухмыльнулся капитан.

— Это папа у меня был музыкант, — поясняет зардевшийся от неожиданного комплимента Камков, — а мама у меня поваром работает.

Несколько натянутая атмосфера за столом разом разряжается. Все оживляются и с удовольствием начинают подтрунивать над Камо, на круглом лице которого впервые за многие дни появилась привычная бесшабашная улыбка.

Нью-Йорк

Покидая Сайгон, председатель комитета начальников штабов генерал Уиллер увозит с собой новый план расширения войны во Вьетнаме…

* * *

Так уж случилось, что именно следующий день коренным образом изменил несколько испортившиеся взаимоотношения с нашим командиром. Утром я проснулся на удивление рано. То ли завершилась долго мучившая меня акклиматизация, то ли просто хорошо выспался, не знаю. Но глаза мои открылись ровно в половине шестого, и сна не было ни в одном из них. Натянув влажную от утренней сырости форму, потихоньку выбираюсь на улицу. Разжигаю костер, и, выплеснув в котелок остатки воды для приготовления утренней каши, отправляюсь к реке. Должен сказать, что берега значительной части вьетнамских рек достаточно своеобразны. Жадная до воды и солнца растительность подходит не то что к краю берега, а перехлестывает дальше и обычно нависает над руслом своеобразным валом. Вал этот бывает столь плотен и непроницаем для зрения, что ничего не стоит сделать лишний шаг и через мгновение оказаться по пояс, а то и по грудь в воде. Мы этого очень опасаемся и на реку ходим только заранее прорубленным маршрутом. Не потому, естественно, что боимся лишний раз промокнуть, нет, причина несколько в ином. Как-то, еще на пути сюда, Стулов, между прочим, упомянул о том, что в здешних водах водятся крокодилы. Переспросить было как-то неприлично, поскольку слова его предназначались не для наших ушей, но информацию мы на «ус» моментально намотали. Да и вообще, вода есть вода, мало ли что может скрываться под ее мутноватой поверхностью.

Поэтому купаться я иду к специальной площадке, вырубленной в зарослях артиллеристами. Там все устроено по уму. Есть бамбуковый помост, на котором может одновременно раздеваться до двух десятков человек, есть специальные вешалки для одежды и оружия. Есть даже несколько притащенных неизвестно откуда плоских камней, на которых они (да и мы тоже) стирают свое белье. Все, конечно, сделано примитивно, на уровне каменного века, но со старанием и любовно. Все лыковые завязки аккуратно обрезаны, все палочки тщательно закруглены. Красота, да и только. Пользуясь тем, что вокруг никого нет, быстро раздеваюсь догола, кладу пистолет на ближайший к воде валун (это на случай появления крокодила) и, вооружившись одним лишь куском мыла, опасливо лезу в воду. Ух-х, хорошо! Поначалу вода кажется холодной, но через минуту тело привыкает и появляется необоримый соблазн лечь в эти ласковые струи всем телом и как в детстве размашисто поплыть к далекому противоположному берегу. Сзади, метрах в двадцати-тридцати тревожно хрустит сухая ветка. Торопливо промываю глаза и поворачиваюсь. Слава Богу, это только вьетнамский часовой. Поняв, с кем имеет дело, он приветливо машет мне рукой и мгновенно исчезает в плотной прибрежной зелени. Желание поплавать мгновенно пропадает. Спешно смываю мыльные разводы и выскакиваю на сушу. Полотенец у нас нет, тоже погибли, и вытираться приходится старыми нательными рубашками. Пока я утирался, вода унесла замыленную воду, и я без опасения набираю воду в транспортный котелок, названый так потому, что в нем никогда ничего не варят, используют только для доставки в лагерь воды. Тащусь наверх и размышляю о том, почему так несправедливо все устроено: только вымоешься и охладишься, как приходится на гору тащиться и вновь потеть?

В нашем становище все уже на ногах. Грустный, обросший и явно не выспавшийся Басюра уныло перемешивает палкой кашу в котелке. Камо своим устрашающим кинжалом взрезает банки с тушенкой, а Преснухин ломает сучья для костра. Не видно только капитана и Толика. Заглядываю в откинутый полог офицерской палатки, но и там никого нет.

— Они на батарею пошли, — удовлетворяет мое любопытство Федор, — думают, Стулова сегодня забрать.

Я киваю в ответ и несу воду к столу.