Картвелеби

Она коротко кивнула и убрала подарок за спину, заговорщицки подмигнув брату. Он подмигнул ей в ответ, и именно в этот момент своей гордой лебединой походкой к ним присоединилась Саломея.

Вано вытянулся по стойке смирно и приблизился, чтобы поцеловать ей руку. С каждой из своих сестёр он казался совершенно разным человеком. С игривой Нино юный поэт становился насмешливым и озорным. С кроткой Тиной – самым нежным и любящим братом, которого только можно вообразить, а с Саломеей… с ней, как ни странно, было легче всего. Вано чувствовал её лучше остальных – пусть они и говорили мало, но зато любили даже молчать в присутствии друг друга. Будучи старше на год, она всегда приходила к нему со своими тревогами и, казалось, только с ним не стеснялась ими делиться. Вано знал это и особенно ценил – ведь та же Нино всегда найдёт поддержку у отца, у Тины, у своего сердечного друга Шалико Циклаури. У Саломеи же был только он.

Как такая необычная связь образовалась между ними и почему горделивая Саломея, сходившаяся далеко не со всеми, так легко принимала именно его? Вано не мог сказать точно. Но зато он не сомневался в остальном: тот, кто обидит её, заплатит за это жизнью.

– Ты похорошел и возмужал, – заметила она с улыбкой, когда он отпустил её чересчур холодную ладонь и чуть отстранился. – Papa возгордится! Пари с Циклаури он точно выиграет.

Брат красноречиво закатил глаза, как будто говоря: «Не бывать этому!», а она еле слышно рассмеялась. Очень уж весело у него это получилось.

– Как ты…? – спросил он вдруг доверительно и слишком понимающе. Уголки её губ дрогнули. – Всё ли хорошо?

Саломея слегка повела головой и ответила таким же низким шёпотом, даже не моргнув:

– По-старому. Всё по-старому, дзма.

Вано поджал губы, и несколько секунд молодые люди простояли в молчании. Он поковырял землю кончиком туфли и посмотрел на старшую сестру исподлобья. Пето… конечно, речь шла о нём.

Пожалуй, с зятем его связывали довольно противоречивые отношения, которые Вано сам не до конца понимал. Они окончили одну и ту же семинарию, где заразились идеями национально-освободительного движения и основами социализма. У бывших семинаристов имелся один круг общения, и, хотя Вано уже два года жил в Петербурге, он тоже числился в их революционном кружке в Ахалкалаки и знал всех дружков зятя поимённо. Пето даже нравился своему шурину, потому что на деле показал себя решительным и бесстрашным человеком, готовым на многое ради того, во что действительно верил. Порой Вано признавался себе, что социализм и патриотическое движение давно превратились для него в увлекательную игру, к которой он с интересом возвращался, когда ему становилось совсем уж нечего делать. Пето же, похоже, был предан этим понятиям всей душой. Ну не любил зять работать – и что…? Как будто он сам не был таким же!

Пето, в свою очередь, довольно тепло относился к шурину, если слово «тепло» вообще можно применить к кому-то из Джавашвили, где его терпели, судя по всему, из последних сил. При таком раскладе они бы даже стали добрыми друзьями, если бы Вано слишком хорошо не знал, как Саломея страдала рядом со своим мужем. По этой причине холодок проскальзывал между назваными братьями, но их всё ещё объединяли общие мечты и чаяния.

Именно они пришли на ум Вано, когда он увидел зятя после долгой разлуки. Пето шёл вслед за тестем, уже раскрывшим для блудного сына свои объятья, но почему-то выглядел мрачным и угрюмым.

– Мои старческие глаза наконец озарил дневной свет, – сердечно проговорил Георгий, когда только вышел встречать сына. – Нечасто ты балуешь нас своим присутствием, мой мальчик.

– И я ему то же самое сказала, – зачирикала под боком Нино. – Совсем нас позабыл в этих своих столицах!

– Вас позабудешь! – отшутился Вано, успев несколько раз похлопать по спине отца. – Особенно тебя, голубушка.

Не будь рядом отца, Нино обязательно показала бы брату язык. Он вполне этого от неё ожидал. Видимо, и Георгий тоже. Он весело попенял младшей дочери пальцем и ещё раз потрепал сына по пышной чёрной шевелюре.

– Ну полно вам ругаться! – по-доброму рассмеялся старый князь, от души наслаждаясь семейной картиной. – Пойдёмте же в дом, пойдёмте!

Старик приобнял сына за плечи и мягко развернул его к парадной двери, у которой всё это время молча простоял Пето, а сёстры медленно двинулись за ними следом. Лишь тогда Георгий нехотя выпустил Вано из своих цепких объятий и позволил молодым людям поговорить по душам.

Саломея, Тина и Нино исчезли под кровом вслед за отцом, а Вано и Пето так и замерли, встав друг напротив друга.

– Генацвале, ты не меняешься. – Шурин позволил себе родственную улыбку и пожал зятю руку. Тот её охотно пожал в ответ, кривовато усмехнувшись. – Годы над тобой не властны.

Вано огляделся по сторонам и, когда полностью убедился, что их никто точно не слышал, взволнованно спросил:

– Как там наши…? Что там… со статьёй?

Пето нервно пригладил затёкшую шею и шумно выпустил ртом воздух.

– Славика подстрелили жандармы. Он еле дышит. Его сейчас Матвей Иосифович выхаживает…

Шурин издал стон удивления.

– Как это случилось?