Карты и сновидения [СИ]

Бледное лицо расцвело улыбкой. Тоня еще раз судорожно вздохнула и отпустила дверь. Ирина постояла, рассматривая в глазок цветастую сутулую спину с кудрями по узким плечам. И ушла в комнату. Не в спальню, хотя утром тренировка и надо бы выспаться нормально. Упрямо легла на диван, не раздеваясь, прямо в халате и шерстяных носках. Потянула сложенный плед, укрываясь до подбородка. Усмехнулась, кусая губу, чтоб не разреветься. Обжег поцелуем. Ах и ах. Горячим дыханием. Графья и графини Тони Беседкиной.

* * *

Ей уже что-то снилось, легкое и одновременно тихо печальное, как теплый морской ветерок, когда в уши вошел осторожный стук. Ирина открыла глаза в темноту, разбавленную тонкими бликами стекол шкафов. На повторный стук села, рассеянно водя рукой по мягкому покрывалу — никак не могла понять, где она. Медленно вспомнила, откидывая покрывало и спуская ноги в носках на палас, — заснула в гостиной, не стала в спальне. Ложиться. И, трогая рукой прохладные мебельные стенки, пошла в коридор, просыпаясь и настораживаясь. Почему стук, а не звонок? И кто это?

За дверями снова стояла Тоня. Ирина выдохнула, щелкая задвижкой и успокаивая себя. Не надо злиться. А вдруг случилось что, с ненаглядным Вадиком. А если нет, придется Тоню отчитать. Поговорить серьезно, поправилась, распахивая двери. Что-то совсем стала стервой, срывается на несчастное существо, у которой свет в окне — сын, да спортивная благополучная соседка, почти подруга.

— Что, Тоня? Который час? Вадик?

Тоня молча вошла, в полумраке блестели очки, плечи темнели под какой-то шалью.

— Не надо свет, — сказала вполголоса, — куртку накинь. И на ноги.

Ирина, удивляясь сама себе, послушно сунула ноги в мокасины, набросила на плечи легкую куртку. Нащупала в кармане ключи — еще не хватало до утра торчать перед захлопнутой дверью.

В лифте, наполненном мрачным мигающим светом, с удивлением осмотрела длинное темное платье с густой драпировкой подола, черное кружево, окутывающее плечи. Русые волосы Тони, обычно торчащие неровными кудряшками, спускались на черное кружево блестящей волной — свет, что ли, падает так…

— Куда мы?..

Тоня молча приложила палец к губам, сверкнул на длинном ногте — маникюр? А никогда раньше не делала, ногти короткие, обгрызенные. Были.

Длинный двор с регулярными палисадниками у каждого подъезда и такими же регулярными скамейками, был совершенно пуст и так тишайш, каким бывают улицы в самое глухое время перед рассветом. Когда спит даже ветер, думала Ирина, идя следом и глядя, то на скульптурно недвижные деревья, то на уверенную спину в темном каком-то шелке или атласе. Вокруг все было серым, без полного мрака, видимо, рассветет уже скоро. И Тонина фигура в размытых тенях терялась, не прочитываясь деталями. Не понять, туфли на быстрых ногах или какие ботинки. Не понять, как уложены волосы, которые вдруг изменились. И еще на голове что-то, Ирина присмотрелась, спотыкаясь, но так и не разглядела, кружева, что ли, кусок. Как это там, у Кармен? Наколка?

Слово вызвало в памяти синие тюремные татуировки и Ирина сдавленно хмыкнула.

Они шли уже в парке, обогнув угол дома, редкие машины, что ехали по шоссе, стихли, словно их не стало в мире. Впереди, там, где асфальт плавно понижался, подводя парковые дорожки к обрыву, еле слышно плескала вода.

Ирина согрелась от быстрой ходьбы и даже развеселилась. Давно не вставала так рано, не видела парковой темноты. Вечером, да. Или задерживались на тренировках, или возвращались с Гошкой из клуба, но с тренировок торопливо шла, уставала напрочь, не глядела по сторонам, а со всяких ночных увеселений их привозило такси, и что там той ночи — кусок тротуара, домофон, Гошкины руки на талии и его смуглое лицо в мигающем свете лифта.

— Не надо, — сказала Тоня, не поворачиваясь. Голос прошелестел, как листья под легким порывом ветра, — не надо о нем, тут. Сейчас.

Сей-час, сейчасс… — Ирина на ходу оглянулась, ожидая увидеть, как закачались острые пятерни платановых листов, ажурные перья акаций. Но все застыло, будто воздух был серым янтарем.

Посреди широкого круга асфальта, на котором разворачивались днем автомобили, торчала группа высоких кустов с черными кривыми стволами. Весной они красиво цветут, а названия Ирина не знала, да никто не знал, просто «кусты те, фиолетовые». Тоня шагнула, скрылась за стволиками. Ирина вдруг испугалась, что осталась одна в неподвижном спящем парке. Хотя боялась редко. Прибавила шагу и вылетела на самый край, где асфальт переходил в полосу травы на обрыве.

— Тонь?

Та повернулась. Ирина замолчала, забыв, что собиралась спросить. Постепенный светлеющий сумрак показал тонкое лицо с глубокими глазами, маленький решительный рот, ровный нос и белеющую в складках кружева шею. Да разве это ее Тонька Беседкина, узкоплечая, с неловкой посадкой головы, с нечистой бледной кожей и кривящимся маленьким ртом с тонкими губами? С мягким животом, выпирающим под дурацкими трикотажными кофточками, с целлюлитом, уродующим несоразмерно широкие бедра, которые делали недлинные ноги еще более короткими.