Карты мира снов [СИ]

Надежда повесила полотенце, вытягиваясь и выгибая спину, чтоб халатик потуже обтянул лопатки и бедра. Снова повернулась, что-то решая в голове и осматривая Андрея оценивающим взглядом.

Невыразительное лицо скрывало мысли, будто смазывая мимику киселем. А что ж, думала Надежда, поправляя воротник халата и теребя пуговку на глубоком вырезе, месяц — не неделя, мало ли, что случится, после ночной вахты, когда киношки смотреть сядем. Коньяк у меня хороший, вовремя в артелке затоварилась. Да и просто так, с красивым малышом потрепаться. За жизнь.

— И правильно, Андрюшенька. Семью беречь надо. Хочешь, папе за тебя словечко кину. Нет? Ну смотри, если надо, чисто по дружбе. Я всегда. А проголодаешься…

Она сделала паузу, но не стала зазывно улыбаться, упирать руку в бедро, прикусывать бледную губу. Пусть сам думает, к чему сказала.

— … обращайся, я тебе всегда навстречу пойду, и днем, и вот ночью.

Завтракал Андрей один, в пустой столовой, куда заглянул пробегающий по делам Пашка в белом замызганном халате и с этажеркой пробирок в руках.

— Во проглот! — восхитился горке сырников, политых сметаной, — после слямзенных яиц куда в тебя лезет-то.

И исчез, смеясь, — Андрей замахнулся на него солонкой.

Капитан с пониманием кивнул, в ответ на объяснения Андрея, в которых тот смешал все — и необходимость еще поработать с полученными в рейсе данными (все же диссер маячит, хоть и заброшенный пару лет назад), и наспех придуманную историю о своей личной с женой Ириной будущей встрече. И насчет карт Андрей, помявшись, добавил, и тоже был понят. Все же кэп позволил ему торчать ночами в штурманской, и сам несколько раз приходил посмотреть, как появляются на чуть пожелтевшей бумаге, почти пергаменте, материки и океанские впадины, даже выдал ему из капитанской библиотеки несколько интересных книг.

И Андрей, возвращаясь в свою каюту, наконец, задумался о подначках Пашки и болтовне Надежды. Рейс без заходов в порты, тем более, к окончанию, скуден событиями, все давно уже передружились и, когда надо, перессорились, выпивали вместе, и вместе работали, научники наравне с рыбаками стояли вахты, обрабатывая улов, так что любая мелочь, если она новенькая, вызывала интерес, толки и шуточки.

Уваливаясь на диванчик под приоткрытым по случаю прекрасной тихой погоды иллюминатором, Андрей запоздало удивился и задумался. Он совершенно не помнил, откуда в каюте оказалась посуда с остатками ночной ужина. И что вел беседы, тоже не помнил. С кем ему болтать-то? Связь в море не шибко и хороша, Надежде вольно полагать, если научники, то интернет у них в каютах летает и нет нужды проситься к радисту, связаться с большой землей по рации, или без конца диктовать радиограммы.

Получается, лениво размышлял Андрей, встал я ночью, проник на камбуз, обнес холодильник, умудрившись пожарить яичницу, которую не под силу одолеть в одно горло. Вернулся обратно, и декламируя до утра, потреблял общественные яйца? Жаль, Пашка не слышал точно, что ж я такое рассказывал, пусть бы мне пересказал.

Задремывая, вдруг вспомнил. Он же мне снился! Остров, в который превратилась случайная клякса. Неужто, это именно тот, выдуманный в детстве остров, который маленький Андрейка высматривал с берега, мудро оставляя дома отцовский бинокль? Понимал, хоть и совсем пацан, что линзы покажут ему пустой горизонт, с облаком, присевшим над группой затопленных скал, или над мелью, как говорили в Рыбацком — над меляком. И никакого острова.

«Еще мне снилась Танька. Маличко. Нет, Ирка».

Он повернулся набок, с трудом открывая глаза, а они сами закрывались. Что за чертовщина, ведь спал сурком, Пашка еле добудился, и снова хочется спать. Вроде и правда, бродил полночи лунатиком. Что там про Ирку? Нет, про Таньку…

Совсем засыпая, он понял, вернее, и тайной для него никогда это не было. Танька из его поселкового детства и жена Ирина — обе они из одного теста. Решительные барышни, что действуют по принципу: ты привлекателен, я — чертовски привлекательна. Дальше сходу предложение. Дружить и целоваться. Или — в кино и замуж.

Они ведь действительно обе очень даже симпатичные девочки, да просто красавицы. Танька рано выросла, обогнала на полголовы почти всех мальчиков еще пятом классе. Заимела себе к двенадцати годам крепкие аккуратные грудки, и длинные мускулистые ноги, с сухими, как у породистой лошади, щиколотками. Каштановые волосы остригла в парикмахерской большого соседнего поселка, придя в мужской зал с горстью мелочи. Велела старому мастеру в потертом халате, засыпанном рисками состриженных волос:

— Под пацана. Но чтоб красиво!