Другой ребёнок — девочка, которая хочет справиться со страхами, может говорить об этом в терминах «уничтожения» или «перевоспитания». Тогда я скорее всего сосредоточу свои вопросы на том, какой учебный план девочка составила для страхов, чтобы «обучить», «перевоспитать» их, а не на том, что она делала для их уничтожения. Этот выбор будет определяться моим отношением к последствиям постоянного воспроизведения метафор битвы и поединка в контексте терапевтических бесед.
В беседах с Джеффри, Бет и Эндрю при обсуждении вопроса о том, какие именно действия эта семья может предпринять для пересмотра своих отношений с СВГ, использовались несколько метафор. Одна метафора была «замочить его», но вместо неё я сосредоточился на метафоре «возвращение себе своей жизни» и таким образом придал определённое направление развитию плана действий и анализу последствий этих действий. Именно в этом контексте Джеффри очень чётко высказался по поводу собственного намерения «указать СВГ его место» как особого близкого друга, но не того, кто будет управлять его жизнью.
Лишь в редких случаях в начале разговора существует единственная метафора действия или поступка. И если у меня возникают серьёзные этические опасения относительно того, что может произойти в случае слишком глубокого или широкого использования этой метафоры, я начинаю что-то рекомендовать. Однако это не значит, что я навязываю метафоры, я лишь предлагаю, перечисляю варианты. По мере того как разговор развивается, всегда неизбежно появляются другие метафоры. Я не могу припомнить ни одной терапевтической беседы, в которой было бы невозможно сделать приоритетными другие метафоры (вместо битвы и поединка) и где это было бы неэффективно.
Обобщающе-негативное описание проблемы
Терапевтам важно быть очень осторожными, чтобы не способствовать определению проблем исключительно в негативных терминах. Такое описание основывается на дуалистических привычках мышления, на логике «или—или» , весьма характерной для западной культуры. Терапевт должен быть внимательным и прилагать усилия к тому, чтобы осознавать подобные формулировки и связанный с ними риск. Осознанность очень важна, потому что обобщающе-негативное описание может помешать увидеть более широкий контекст проблем, с которыми люди приходят на терапию, и тем самым обесценить то, что для людей важно в жизни и что может поддерживать их. Ниже я приведу два примера терапевтических бесед, которые иллюстрируют значимость избегания обобщающе-негативного описания проблем.
Джанин
, мать-одиночка, воспитывающая ребёнка с физическими и психическими проблемами в развитии, обратилась за помощью по поводу того, что было обозначено как «нереалистичные ожидания», которые делали её уязвимой, приводили к сильной фрустрации, острому разочарованию и отчаянию. Джанни посоветовали обратиться к психотерапевту, чтобы «отпустить» эти надежды и ожидания и пережить горе, связанное с их утратой. Однако экстернализующая беседа дала ей возможность полностью выразить и осознать свой опыт, связанный как с позитивными, так и с негативными последствиями этих надежд. С одной стороны, они придавали Джанин сил в её действиях то изменению жизненных обстоятельств, которые иначе представляли бы большую сложность для её сына. С другой стороны, они заставляли Джанин взваливать на свои плечи непосильные задачи. По ходу беседы Джанин стала яснее понимать, с чем же могут быть связаны её надежды. В частности, она хотела бы переориентировать часть надежд на собственную жизнь, на те сферы, которым она уже давно не уделяла внимания.В дальнейшем я получил подтверждение, что беседа дала Джанин возможность пересмотреть отношения с надеждами. В результате надежды были признаны, но больше не были привязаны к единственному взятому на себя обязательству. Джанин стала способна видеть «приложимость» этих надежд к целому набору разных целей, которые она высоко ценила. Она стала гораздо менее подвержена фрустрации и отчаянию. Если бы в контексте терапии надежды и ожидания были описаны исключительно негативно, как нечто, от чего следует избавиться, возможность подобного исхода была бы утрачена.
Мартин
, восьми лет от роду, и его родители обратились ко мне по поводу его боязливости. Боязливость фигурировала в жизни Мартина с четырёх лет и всё больше пронизывала разные области его жизни. Она была связана и с негативными физическими проявлениями, такими как головные боли, боли в желудке, с глубокой неуверенностью в себе при общении, с бессонницей и целым набором страхов. Родители Мартина делали всё возможное, чтобы докопаться до сути этой боязливости, однако все их исследования ни к чему не привели, и они уже были готовы прийти к заключению, что мальчик «просто трусоват».