Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию

Во время этой беседы Сара озвучила заключение о собственной жизни, которое противоречило всем её негативным выводам, связанным с Ненавистью к себе. Новые заключения противостояли выводам о том, что она ни на что не годится, ничего не стоит и заслуживает того, что имеет в жизни. Я не выделял это противоречие, потому что в мои намерения не входит напрямую бросать вызов негативным заключениям. До какой-то степени эти заключения оказались «распакованными», «выведенными на чистую воду», уже на начальной стадии экстернализующей беседы. На этом этапе, когда Сара озвучила заключение о том, что она имеет право в жизни хотя бы на что-то, я начал первую из целой серии бесед, в результате которых сформировалось повествование о происхождении этого заключения в контексте истории взаимодействия с людьми. Эти беседы были структурированы в соответствии с картой пересочинения/восстановления авторской позиции (re-authoring conversation map)[5], которая представлена во второй главе. Кроме всего прочего, беседы, способствующие восстановлению авторской позиции, привели к пониманию того, какие намерения есть у Сары в отношении собственной жизни, и осознанию её жизненных ценностей.

Именно таким образом экстернализующие беседы открывают путь к развитию насыщенных историй. В других терапевтических беседах часто происходит то же самое, что и в моей работе с Сарой: именно понимание того, что жизнь оформляется под воздействием особых намерений, которые люди активно и произвольно принимают как собственные и реализуют в поступках, и того, чему в жизни люди придают ценность, обеспечивает отёчную точку входа в беседы пересочинения/восстановления авторской позиции. Это очень хорошо видно на примере моей работы с Вирджинией и её родителями.

М.: Вирджиния, ты сказала, что родительский надзор тебе не нравится, что он не помогает, а только вызывает досаду.

Вирджиния: Ага.

М.: Ты можешь немножко рассказать о том, почему тебе не нравится надзор?

Вирджиния: Почему мне не нравится надзор? Да он мне не просто не нравится — он мне не нужен.

М.: А почему он тебе не нужен?

Вирджиния: Я сама способна управлять своей жизнью.

М.: Так всегда было?

Вирджиния: Ну конечно, нет. Когда я была маленькая, так не было.

М.: Хорошо. А скажи, чем ты сейчас можешь управлять в своей жизни в большей степени, чем в детстве?

Вирджиния: Ну, в первую очередь я знаю теперь, как обеспечить себе безопасность, как защищать себя.

М.: Хорошо. Это меня наводит на две мысли. Первая — что есть определённые аспекты твоей жизни, которые для тебя очень ценны. А вторая — что ты кое-чему научилась, чтобы защищать себя и оставаться в безопасности. Я правильно понял?

Вирджиния: Ну, правильно, да, так и есть.

М.: А можно я задам несколько вопросов, которые помогут мне лучше понять эти достижения?

Вирджиния: Давайте.

По мере того как разворачивалась беседа, Вирджиния при помощи моих вопросов рассказала о том, что она сейчас ценит в жизни, что делает, чтобы обеспечить самозащиту и сохранение собственной безопасности. Верити и Рассел удивились, услышав это, слова дочери их успокоили. Рассказ Вирджинии оказался точкой входа в беседу пересочинения/восстановления авторской позиции, в которой эти достижения были описаны более насыщенно. В этой беседе некоторые темы жизни Вирджинии оказались связаны со значимыми темами жизни Верити и Рассела. В результате Вирджиния стала ещё более тщательно заботиться о собственной жизни и принимать дополнительные меры по сохранению личной безопасности. Подобное поведение послужило противоядием против тревоги, которая определяла отношение Верити и Рассела к дочери.

Защищая право вопроса «почему?» на существование, стремясь возродить его, я хочу отметить, что не ожидаю непосредственного, немедленного ответа на эти вопросы. В современной западной культуре считается само собой разумеющимся, что поступки суть проявление неких неотъемлемо внутренне присущих людям качеств или свойств. Такое «интернальное» понимание, описание на языке «внутренних характеристик» или «черт» заменило собой интенциональное (от англ. intent — «намерение») понимание, необходимое для того, чтобы бросить вызов негативным заключениям о жизни, сформировавшимся у людей. Чтобы люди смогли пересмотреть представление о себе, дать насыщенное описание истории, им необходимо описывать себя в терминах намерений, стремлений, ценностей, принципов, целей и пр. (так называемых «интенциональных категорий идентичности»). Когда человеческий поступок рассматривается как проявление сущности «я», определяющейся человеческой природой или её искажением), у людей редко появляется необходимость задумываться о собственной жизни, пытаться понять, какие именно события могли бы сказать им о том, что для них важно. Именно поэтому вопрос «почему?» может быть для человека совершенно незнакомым, и ответом на него будет «не знаю». В этом случае терапевтам следует оказать людям поддержку в их усилиях найти ответ, причём делать это так, чтобы они почувствовали и поняли, что сами обладают этими знаниями.