Карты смысла. Архитектура верования

Я отказался от традиций, которые меня поддерживали, и примерно в то же время распрощался с детством. Достигнув зрелости, я осознал глобальные проблемы бытия и больше не мог обращаться за ответами к всеобъемлющей общественной философии. Решающие последствия этой утраты проявились лишь годы спустя. Тем временем проблема моей зарождающейся озабоченности вопросами нравственной справедливости молниеносно разрешилась. Я начал работать волонтером в умеренно-социалистической политической партии и принял убеждения однопартийцев.

Мне стало казаться, что корень зла кроется в экономической несправедливости. Чтобы избавиться от такой несправедливости, нужно заняться переустройством структуры общества. Я тоже мог бы сыграть роль в этой замечательной революции, воплощая в жизнь свои идеологические убеждения. Сомнения исчезли, я ясно видел свою миссию. Оглядываясь назад, я поражаюсь, насколько стереотипными были мои действия – точнее, реакции. Я не мог принять постулаты религии в том виде, как я их понимал. В результате я обратился к мечтам о политической утопии и силе личности. В последние несколько веков в ту же идеологическую ловушку попали миллионы других людей – миллионы были пойманы и убиты.

В семнадцать лет я покинул родной город, переехал в местечко неподалеку и поступил в небольшой колледж, собираясь получить степень бакалавра через два года обучения. Там я активно включился в студенческую политическую жизнь (предпочтение в то время отдавалось взглядам более или менее левого толка) и был избран в управляющий совет колледжа. Он состоял из политически и идеологически консервативных людей: юристов, врачей, бизнесменов. Все они получили хорошее (или, по крайней мере, полезное) образование, были прагматичны, уверены в себе, откровенны; все они не без труда достигли чего-то стоящего. Я не мог не восхищаться этими людьми, хотя и не разделял их политических убеждений. Меня стал смущать сам факт такого восхищения.

Как студент-политик и активный партийный работник я присутствовал на нескольких съездах левой партии. Я стремился подражать социалистическим лидерам. У канадского левого крыла была долгая и славная история, к нему порой примыкали исключительно грамотные и неравнодушные люди. И все же я не испытывал особого уважения к многочисленным мелким партийным деятелям, с которыми встречался на этих собраниях. Казалось, они жили, чтобы жаловаться. Зачастую у них не было ни карьеры, ни семьи, ни законченного образования – ничего, кроме идеологии. Они были капризны, раздражительны и малы, во всех смыслах этого слова. В результате я столкнулся с зеркальным отражением проблемы, которая не давала мне покоя в совете колледжа: Я не мог восхищаться многими из тех, кто разделял мои убеждения. Это еще больше усугубило мое замешательство относительно устройства бытия.

Мой сосед по комнате – проницательный циник – весьма скептически отнесся к моим идеологическим убеждениям. Он считал, что мир не может быть полностью заключен в рамки социалистической философии. Я и сам уже практически пришел к тому же выводу, но не решался в этом признаться. Однако вскоре я прочел «Дорогу на Уиган-Пирс» Джорджа Оруэлла. Эта книга окончательно подорвала мои убеждения. Я утратил веру не только в социалистическую идеологию, но и в сами идеологические позиции. В знаменитом заключительном эссе (написанном для – и к вящему разочарованию – британского Левого книжного клуба), Оруэлл вскрыл величайший недостаток социализма и причину его частых неудач в завоевании и удержании власти (по крайней мере, в Великобритании). Оруэлл заявил, что на самом деле социалисты не любили бедных. Они просто ненавидели богатых[3]. Как удивительно точно подмечено! Маска социалистической идеологии прикрывала обиду и ненависть, порожденные неудачей. Многие члены партии, с которыми я встречался, использовали идеалы социальной справедливости, чтобы оправдать жажду личной мести.

Кто, как не богатые, образованные и уважаемые, виновны в том, что я беден, безграмотен и презираем? Как удобно здесь ввернуть жажду мести и требования абстрактной справедливости! Отчего не получить заслуженную компенсацию от тех, кому повезло больше?

Конечно, мы с коллегами-социалистами не вынашивали планов кого-то обидеть – как раз наоборот. Мы хотели улучшить положение дел, но начать собирались с других людей. В этой логике мне открылись соблазн, очевидный изъян и опасность, но я также увидел, что она характерна не только для социализма. К любому желающему сделать мир лучше, изменив других, следовало относиться с подозрением. Соблазны такой позиции были слишком велики – устоять невозможно.