— Благодарю, — Артур спрятал конверт в карман, даже не открыв его, а после хлопнул старика и брата по плечу. — Рад видеть тебя, Ив! Что нового? Хотя, глупый вопрос — что тут может поменяться. Ну, ладно, что же мы стоим на пороге, будто какие-то безродные бродяги! Быть может, господин Гилберт, вы присоединитесь к нашему скромному ужину?
Старика не надо было долго уговаривать, и он благосклонно принял предложение разделить с Ивейном и Артуром их трапезу. Чуть позже, отужинав, они втроем сидели за столом, на котором Ивейн не так давно воевал с цифрами, и вели неспешные беседы. Как ни странно, Гилберт, несмотря на изматывающую жару, наотрез отказался избавиться от балахона и шляпы, хоть Артур и предлагал ему сменить необъятную хламиду на легкое белье, сославшись на то, что он уже привык носить свой наряд при любой погоде.
Артур разгонял скуку рассказами о своей службе, а когда он замолкал, знамя рассказчика с радостью подхватывал Гилберт, да с таким рвением, что, в конце концов, Ивейна уже порядком разморило от его болтовни и кисловатого вина. Когда Гилберт ненадолго отвлекся, увлекшись забивкой трубки, Ивейн, улучив момент передышки, напомнил брату про письмо, которое тот так и не открыл. Вспомнив про послание из Распутья, тот хлопнул себя по лбу и достал из-за пазухи смятый конверт.
— Ну, что ж, посмотрим, что хочет от нас канцлер, — произнес Артур, сорвал восковую печать и погрузился в чтение. Закончив, он нахмурился.
— Что там написано? — с любопытством спросил Ивейн.
— Наш двоюродный дядя Вильгельм погиб, — ответил Артур, протягивая ему письмо.
— Примите мои искренние соболезнования, — покачал головой Гилберт.
Ивейн неплохо помнил их двоюродного дядю, хотя и видел его в последний раз много лет назад, еще до того, как поступил в университет. Вильгельм был невысоким толстячком с одутловатым лицом, вечной щетиной на солидных щеках и бегающими глазками. Дядя постоянно занимал у своего кузена — то есть их отца — деньги на открытие какого-нибудь очередного выгодного дельца, которое, как он обещал, обязательно его озолотит, но в итоге спускал все до последнего гроша на карты, кости и выпивку. В конце концов, когда отцу Ивейна и Артура надоело кормиться постоянными обещаниями своего нерадивого двоюродного братца, тот ненавязчиво выпроводил Вильгельма вон из дома, услыхав об очередной просьбе дать взаймы, и с тех пор от него не было ни единой весточки.
Конечно, смерть кого бы то ни было это весьма и весьма печальное событие, но, если честно, это известие не сильно подкосило Ивейна. Тем более, и сам Вильгельм тоже не особо интересовался судьбой своих племянников. Во всяком случае, в те редкие моменты, когда дядя вдруг решал поздороваться с Ивейном, он называл его то Игейном, то Иверном. Забрав письмо у Артура, Ивейн пробежался глазами по аккуратному почерку.
Под двумя замысловатыми подписями стоял круглый оттиск, на котором была изображена раскрытая ладонь с мешочком монет. Ивейн недоверчиво хмыкнул и потер переносицу. Наследство? У Вильгельма никогда не было за душой ничего кроме пары золотых, да и те, как правило, благополучно проигрывались. Монеты звенели в его карманах разве что тогда, когда он занимал их у своего двоюродного брата — и довольно скоро они оседали у хозяина ближайшего игорного дома или паба. Быть может, их дядя действительно сумел взяться за ум и добиться успеха? Трудно было в это поверить, но чего только не бывает. Тем более, в Распутье.