— А ты что ж думал, старое так тебе без боя и сдастся? — усмехнулся я. — У них, брат, тоже своя философия... Слышал, что толковали некоторые на сессиях? Дескать, уже были реформы, народ радовался, а через несколько лет все глохло, уходило, как вода в песок. Думаю, на это и рассчитывают чиновники старого закала, бюрократы, нерентабельные министерства, липовые институты, фабрики, заводы, производящие никому не нужные товары, но зато дающие вал, показатели, за что хапают награды и премии...
Солнце неожиданно выглянуло из-за большого сизого облака, которое, казалось, надолго загородило его. И сразу все вокруг засверкало, заблестело. Ночью прошел дождь, и капли еще не испарились. Пока я был в Ленинграде, Гена сюда не приезжал, и сорняки высоко поднялись на грядках, особенно много их было вдоль почерневшей старой ограды. Ласточки с мелодичными криками носились над домом.
Подошел Николай Арсентьевич, он был чисто выбрит, на голове новенькая зеленая пилотка: у него недавно сын вернулся из армии и тут же поступил на работу в Невеле.
Балаздынин был трезв, деловит. Поздоровавшись с нами за руку, уселся рядом на ступеньки крыльца. Гена протянул ему пачку сигарет, и уже с двух сторон дым стал наступать на меня. Я хотел подняться и пойти в комнату еще немного поработать, как Николай Арсентьевич произнес:
— Только что из Невеля... Закрыли нашу шарашку. Оказывается, вот уже десять лет мы изготовляем вожжи, уздечки, подпруги, а они никому не нужны. Какой-то паразит много лет назад сверху дал указание покончить с лошадками, мол, от них нет никакой пользы. У нас де теперь тракторы, комбайны, зачем колхозникам лошадь? Этот недоумок, видно, никогда и не был в деревне. Мужику без лошади еще хуже, чем без коровы... И погнали наших трудяг-лошадок на мясокомбинаты, слышал, из них делают какую-то сырокопченую колбасу? Что это такое? Пятьдесят лет прожил на белом свете, а и в глаза не видел, не то чтобы попробовал. Наверное, там, наверху, постановили не давать в деревню лошадиной колбасы, чтобы, значит, нашего брата-мужика вконец не расстраивать...
— И куда же ты, Арсентьевич?
— Работы крестьянину всегда невпроворот, — выпустив клубок дыма, продолжал сосед. — Бери, говорят, землю, дадим ссуду — покупай хоть трактор и обрабатывай ее. Или бери в совхозе бычков, выращивай... Да ежели по-серьезному взяться за огород, можно и себя, и других прокормить...
— Ну и чем ты займешься? — спросил я. Меня заинтересовал этот разговор.