Карусель сансары

– Свободу всем! – орал он на бегу. – Свободу! Оппозит не паразит! Давайте за мной!

Генка бежал молча, но успел к входу в почтамт первым. Деловито ударил ногой по дверям. Раз, другой, третий. Толстое дерево скрипело, замок хрустнул, но не поддавался.

– Дурак, что ли? Они наружу открываются.

Толик оттеснил товарища в сторону, едва не уронив одну статую санитара, взялся за ручку и потянул. Угадал, призовая игра: выпустив на летнюю жаркую улицу облако морозного воздуха, массивная дверь распахнулась настежь.

– Тошка, девчонки, не отставайте!

Пара бойцов скрылась в искрящейся снежинками полутьме. Непонятно, откуда там мороз – морг, что ли? Но размышлять было некогда. Антон забежал следом, его опалило холодным воздухом, но оказалось, что это только у входа: дальше было теплее. Но и загадочнее.

После длинного тесного предбанника они выскочили в огромный зал, этажа три высотой, с идущим по периметру ограждением с указанием номеров окошек и короткими пояснениями: иностранная корреспонденция, посылки, подписка на издания, выдача и приём. За этой невысокой стенкой теснились шкафы с массой ящичков, кое-где виднелись массивные весы, столы с лампами и без, пачки бумаги и мотки упаковочной бечевы.

– Нам наверх! – размахивая руками, крикнул Толик. На его голос отозвался невнятный ропот, словно десятки людей с кляпами во ртах пытались что-то ответить, одобрительно и не очень. Гул действительно шёл сверху, и Мякиш задрал голову, осматриваясь. Начинающаяся в глубине зала лестница вела вверх, а затем сворачивала и опоясывала стену по периметру приступком, потом поднималась ещё на ярус. Всего таких «этажей» было четыре, а вдоль идущих приступков с невысоким ограждением виднелись окошки камер. Как в американских тюрьмах.

Ропот шёл именно оттуда, из окошек.

– А, так это местный СИЗО? – догадался Антон.

– Бери выше, – поучительно поднял указательный палец Толик. – Это карательная санитария постаралась. Здесь все наши собратья по борьбе, а мы пришли их освободить.

– Ну так, – подтвердил Геннадий.

– А ты не «такай», лучше иди уже камеры открывай! Целься в замок, а то подсудимых того… Дефрагментируешь.

Через полчаса налёт был закончен. Не во всех камерах оказались соратники по борьбе, но десятка три довольно активных после освобождения деятелей так-таки набралось. Одни сидели на полу прямо посреди зала почтамта, другие предпочли перелезть через ограждение и наброситься на шкафчики, беззастенчиво потроша их в поисках чего-нибудь полезного. Важный осанистый господин с бородой, серая, как и у всех, роба которого придавала ему вид небольшого воинского начальника, вещал на весь зал, не обращая ни на что внимания.

– Принятие триста семнадцатого указа явилось последней, наиболее страшной ошибкой презренного коронарха. Господин Бенедиктов забылся в своих диктаторских фантазиях, что имеет дело не с сильной, экономически эффективной и мощной в военном смысле страной, а со Славославией, где издревле важнейшими национальными чертами являются рабская покорность и детская наивность. Это и только это позволило проклятому тирану укрепить власть и тайно перебраться из седла генерал-аншефа в уютный кабинет…

Дальше Мякиш слушать не стал. Всегда есть недовольные, а эти ещё и с сумасшедшинкой.

– На площадь, товарищи, все на площадь! – неожиданно соскочил с тему указа важный господин и потряс головой. Бородка моталась влево-вправо, делая его похожим на удивлённого козла. – Революция начинается!

Как ни странно, его послушались все, даже ломавшие шкафчики соратники по борьбе. Вышли стройной колонной, к которой в конце присоединились и Маша с Антоном. Геннадий тёрся где-то впереди, а уж Толик с Леркой держались возле лидера новоявленного восстания.

– И часто у вас так?

– Раз в месяц точно, – ответила девушка мечты. Мякиш покосился на обширную грудь, но вспомнил как она проминается и хлюпает под пальцами, поэтому отвёл взгляд. – Но это ненадолго. Просто санитары медленно реагируют. Зато потом обратно всех рассадят, да ещё и нас добавят.

– А пистолеты? Мощная штука, как я понял.

– У них заряд маленький. А санитаров – до черта.

На площади неподалёку от почтамта вокруг взметнувшейся в небеса высоченной блестящей стелы, означающей, вероятно, нечто победоносное и важное, толпился народ. Важный господин вещал, остальные мужички в сером дружно выкрикивали какие-то лозунги, Толик с Генкой отстреливали единичных санитаров, подходящих пресечь безобразия. Жизнь в целом кипела.

– Может, ну их всех? – спросил Мякиш. – Свалим лучше? А то вчерашняя прогулка так себе закончилась.

– Сам виноват, не надо было теряться на набережной. А уходить неприлично как-то, всё же друзья.

– Маш, но это же всё – чушь собачья! Почему нельзя просто жить, а не устраивать какие-то детские восстания… Нет же никакого угнетения особо. Ну, свергнете вы коронарха, придёт ещё какой-нибудь оладух. Сверху место пусто не бывает.

– Понимаешь, Антон… Если есть хотя бы мизерный шанс добраться до власти и денег, мы должны его использовать. Насчёт тирании, конечно, чепуха, просто хочется к кормушке.

– Вот так просто?

– А чего усложнять!