Карусель сансары

Мякиш огляделся. К митингу охотно присоединялись случайные прохожие, поддакивали, выкрикивали что-то. Один доброхот уже подогнал на площадь грузовик, важный господин с бородой залез в кузов и теперь вещал сверху, указуя перстом и бичуя пороки. Вонючий дым из выхлопной трубы клубами выстреливал в собравшихся. Санитары подходили парами и парами же исчезали либо превращались в закрученное неподвижное нечто – зависело от того, кто из парней в них попадал. Зарядов пока хватало.

Со стороны проспекта стекался народ. Антон присмотрелся: нет, ну точно же! Сейчас не полутьма у общежития, обмануться сложно. Неподалёку деловито топал Боня, повзрослевший, более кряжистый, но вполне узнаваемый. Ни глуповатые глаза-пуговицы, ни низкий лоб, на который спадала чёлка сальных волос не изменились.

В общем-то, ничего удивительного: застрявшим он не был, вот и прошёл через Ворота. Только почему попадается рядом уже второй раз? Особой паранойей Мякиш никогда не страдал, но ещё из детских книг помнил: увидел однажды – запомни, ещё раз насторожись, третий раз – беги. То ли советы разведчикам, то ли подпольщикам, один чёрт.

За Боней ковылял Олежек – такой же длинный, но тоже заметно взрослее, с солидными усами и наметившимися залысинами. Если ещё и Судак здесь… Мякиш вздохнул. Похоже, на этих мерзавцев нечто завязано, раз они преследуют его не только в интернате, но и здесь. Пора было разбираться. Не отпускало его ощущение разыгрываемой по ролям пьесы, в которой только он один не знал ни сюжета, ни собственных слов. А раз не знал – надо придумать на ходу.

– О, здорово, Бондарев! – громко сказал он, оторвавшись от Маши и шагая навстречу парочке. – И Олежек здесь? Вот радость-то какая!

Боня откровенно испугался. Остановился, собрался было отступить, но передумал и нагло ухмыльнулся, поддержанный такой же идиотской улыбкой длинного.

– Плакса? Какой ты стал важный!

Мякиш подошёл вплотную и коротко, без замаха, ударил Боню кулаком в лицо. Следите? Ну, ну. Олежек торопливо сунул руку в карман куртки, что-то нащупывая. Нож? Пистолет? Или по-пацански – шило? Но Антон не угадал: длинный достал розовые очки санитарского образца и торопливо напялил на себя. Толик, внимательно высматривавший противников, радостно хмыкнул и тут же «выстрелил». Олежека словно сплющило с двух сторон, будто он попал под горизонтальный пресс, потом смяло и начало крутить, заворачивая внутрь словно бумажный кулёк.

Боня вытер кровавые сопли, испуганно посмотрел на то, что осталось от товарища, и всё-таки побежал назад. Ну и чёрт с ним.

– Тошка, это кто был? – спросила нагнавшая его Маша.

– Знакомые. Старые такие, то есть неновые…

На площади вокруг стелы творилось уже форменное безумие. Людей набралось под три сотни, господин с грузовика уже не вещал, а орал сорванным голосом, тыча кулаком куда-то в сторону реки. Грузовик вонял, Толик с Генкой стреляли. Лерка отошла в сторону, вытерла потный, как после тяжёлой работы, лоб и приблизилась к ним с Машей. Вместо юной свежести от неё теперь смердело солдатскими портянками, солидолом и почему-то дымом костра.

Мякиш достал из кармана свои очки, надел их и посмотрел на митинг. Солнечный день словно заволокло плотными облаками, заметно потемнело. Вместо острой иглы стелы в мутное небо торчал палец великанских размеров, вылепленный с невиданной точностью: все складки кожи возле суставов на своих местах, неровно обгрызенный ноготь с траурной каймой грязи далеко наверху. Воздух вонял помойкой.

А люди… Никаких людей он больше не видел: толклись, кричали, нелепо подпрыгивали, мочились себе под ноги натуральные бесы, как их рисуют для иллюстраций Библии. Невысокие, заросшие тёмной шерстью, с короткими изогнутыми рожками, копытцами на ногах и длинными кривыми когтями на пальцах. Такой же чёрт, только покрупнее, кричал на них с матово-чёрного обломка скалы, исторгавшего едкую серную вонь. Глиняные пистолеты в руках превратившихся в бесов Толика и Генки превратились в куски розовато-жёлтой плоти, шевелились, вздрагивали, плевались в нужные стороны ядовито-алыми сгустками то ли слюны, то ли спермы – тягучей и противной на вид.

– Весело у вас тут, – только и сказал Мякиш.

Вокруг площади, вместо ровного вала подстриженных кустов, немного наискось возвышалось кривое, перекрученное, какое-то болезненное дерево, без листьев на чёрных ветвях. Вроде как и сухое, но нет: оно качалось и вскидывало к мутным небесам когти кроны, будто угрожая.

Маша и Лерка остались вполне узнаваемы, только из-под сочных девичьих губ торчали острые клыки. Так-то почти незаметно, но если начинали открывать рот – хоть беги.

– У нас – да. Негрустно, – щёлкнула зубами Лерка. – Но это ты сам виноват.

Мякиш застыл на месте. Воспоминание, как здесь обычно и бывало, прилетело из ниоткуда, встало на место, как хитро обрезанный по краям кусочек паззла. Было же, было… И «Роза мира» не раз читана, и ещё кое-какие, совсем уж сатанинские издания. При этом сам он, конечно, в чёрных мессах не участвовал и кошек по кладбищам не жарил, но ведь интересовался?

Да.

Вполне.