Карусель сансары

Антон вернулся на своё место. Руки и лицо были в крови, на шёлке лацканов и ткани самого смокинга застывали мерзкие бурые пятна. Обманули, бесы, всё-таки обманули.

Он взял со стола бутылку и, не размениваясь на бокалы, приложился к ней из горлышка, шумно глотая жгучую струю чего-то крепкого. Дыхание перехватило, Мякиш на секунду прервался, фыркнул и припал к спасительной бутыли снова.

Вокалист проорал непонятную длинную фразу, в которой не то, что отдельные слова понять было невозможно – даже язык, на котором это исполнили. Бросил стойку с микрофоном на площадку, отчего в невидимых динамика раздались хруст и звук удара, сел прямо на эстраде, стащил сперва один ботинок, потом второй, затем по очереди запустил ими в слушателей.

– Урод! – невнятно сказал Мякиш, допивая бутылку. Ему всегда казалось, что такая доза будет для него смертельной, но нет – мир вокруг продолжал существование, правда, покачивался и немного пестрил в глазах. – Вы все уроды.

Несчастный певец вскочил, подхватывая стойку, и на глазах начал меняться, превращаясь из довольно неопрятного и слегка безумного на вид, но человека в бугристое оплывшее нечто, стоящее теперь на кривых коротких лапах, сующее микрофон в кривую щель пасти, откуда торчали длинные, блестящие в свете прожекторов клыки.

– Новый повелитель крут! – рявкнул Бенарес Никодимович, заглушая грохот музыки. – За это надо выпить! За друзей жениха!

– За господина Ерцля!

– Чтоб хер стоял и деньги были!

– За «Дыхание Бога»!

– За победу над дизентерией!

– За глупое голосование!

– За нас с вами и за хрен с ними!

То ли всё это выкрикивали на самом деле, то ли Антона уже уносила в небытие сверхдоза выпитого. Крики сливались с откровенно звериным рычанием вокалиста, ритм ещё ускорился, голова кружилась и болела. С трудом, но он всё же посмотрел на эстраду. Все музыканты превратились именно в то, что он и сказал: в уродов. От такого зрелища человека нервного мог бы посетить приступ ужаса, но самому Мякишу было наплевать.

Покачиваясь, он встал, обошёл стол, наслаждаясь испуганными взглядами гостей, потом выдернул со стула Алину Евгеньевну, потащил ей в центр подковы, где шутовски поклонился и возвестил:

– Чёрный танец! Кавалеры приглашают дам.

Он был пьян. В стельку, в дым, в слюни – сейчас годилось любое определение. Ноги заплетались, он едва не падал на заметно нервничающую Алину, натыкался на стол в особенно рискованных фигурах танца, отчего под ногами уже через пару минут хрустели осколки фужеров, звенели вилки и сладко чавкали остатки раздавленных фруктов. Несмотря на безумный ритм музыки, сам танец представлял собой странного гибрида из вальса и танго, сплетающего в узел и раскидывающего в стороны две фигуры, перепачканные одной и той же кровью.

Сами стены зала начали покачиваться, сжиматься, по ним пробегали рябь и спазмы, словно изнутри голодного желудка, почуявшего, что скоро наполнится, что вот-вот будет набит сырой ароматной плотью.

Антон при этом чувствовал себя танкистом за рычагами боевой машины: совершенно трезвым, невидимым для врага и собирающимся нанести непоправимый урон одним выстрелом.

Второго могло уже не быть.

– Сгинь! – приказал он, отпуская руку Алины. Та вспыхнула свечкой, вся превратилась в пламя, уходящее бесследно куда-то в потолок, сиренево-белое, яркое как солнце. И исчезла.

– Все сгиньте! – велел Мякиш, обводя нетвёрдой рукой зал. Вслед за его движение, будто сопровождаемым огромным невидимым ластиком, из реальности стирались эстрада с потерявшими уже всякую форму бурыми комками музыкантов, из которых торчали грифы гитар, барабанные палочки, тарелки и стойка с микрофоном; расплылся и ушёл в небытие стол вместе со скатертью и посудой; перестали существовать многочисленные гости.

Остался неприятно улыбающийся господин Ерцль в кресле – и всё. Остальное, включая прожектора, дым и саму танцплощадку сгинуло без следа. Зал оказался идеально круглым помещением с куполообразным потолком и окрашенными в серовато-розовый, цвета только что выплеснутых мозгов, стенами.

– Я тебе не по зубам, парень, – сообщил хозяин особняка. – Давай проведём второй тур инициации, ты вполне готов.

– А где двойник? – пьяно растягивая слова, спросил Антон. Изнутри него всё так же смотрел танкист, огорчённый, что выстрел снёс боевые порядки врага, но до конца не уничтожил.

– Двойник? Чей двойник? – удивился Бенарес Никодимович. – Здесь никого не было, только ты и я. Как и сейчас.

– Мой, чей же ещё.

– Какая странная идея! Впрочем, неплохо. Значит, ты создал ещё и двойника?

Никого не было?! Всё это просто иллюзия?..

Антону захотелось убить его. Голыми руками, не беря никакого оружия – да его и не было в пустом зале. Задушить, наблюдая как багровеет, а потом синеет лицо, как высунется навсегда мятой тряпкой язык, как мерзкая тварь, прикидывающаяся человеком, обмочится, сделав лужу прямо здесь, вокруг кресла.