Карусель сансары

– Не надо так нервничать, – мягко сказал господин Ерцль. – Ты же хороший человек, ты же всегда искал справедливость и это… милость к падшим призывал, да? Чем я хуже остальных – прояви ко мне снисхождение. И заодно возьми «Дыхание Бога», оно теперь твоё.

Он привстал, как делают люди, внезапно обнаружившие под задницей нечто мешающее, пошарил рукой по сидению кресла и выудил оттуда ракушку.

– Ты мне билет, а я тебе – власть над миром.

Артефакт был прекрасен. Фотография на ноутбуке безвременно почившего без головы бывшего шефа не передавала, оказывается, ничего – ни формы, ни игры света на полированных поверхностях, ни фантастического ощущения гармонии и силы, заключённой в «Дыхании Бога». Сам того не желая, Антон сделал несколько шагов, остановился перед хозяином особняка и протянул руку.

– Без билета он не подействует, – предупредил тот. – Но как пробный тур… Почему бы и нет! Возьми.

И отдал «Дыхание Бога». Антон ощутил приятную тяжесть, словно ракушку отлили из платины, руку пришлось напрячь, чтобы не уронить дар на пол. А ещё артефакт был одновременно холодным, напомнив крыльцо интерната – неестественно холодным, когда лютая стужа уже не имеет значения, обжигая кожу до потери чувствительности, и горячим как кусочек солнца.

– Глупые люди говорят, что, приложив ракушку к уху, ты слышишь не прибой, а биение собственных сосудов в голове. Пусть верят во что хотят. Послушай «Дыхание», ты не пожалеешь.

Как заворожённый, Мякиш поднял руку и прижал к голове.

Ракушка не гудела шёпотом волн, она пела без слов, меняя тембр от высокого к низкому и обратно, так что и не понять было – мужской голос? женский? Да и не важно это теперь, смысл совершенно в другом. Антон понял, что наконец-то собрался из осколков, раскиданных по разным временам и возрастам, сформировался, стёкся в единую полноводную реку из многочисленных ручейков. Стал самим собой. Полностью. Навсегда.

– А ещё он выполнит твоё главное желание, парень. Основное. Суть тебя, – напомнил Ерцль. Даже он теперь не казался Мякишу такой отвратительной мразью, как мгновения назад. Неприятный человек в годах, с застарелым алкоголизмом и привычкой к власти. Не более.

Песня без слов продолжалась, она звала за собой, ласкала слух и вызывала глубоко внутри дрожь, какая бывает при юношеской влюблённости, самой первой, самой чистой, самой главной.

Сейчас он любил весь мир.

И – чувствовал смысл «Дыхания Бога». Это была чистая незамутнённая сила, без знаков плюс или минус, ни Тёмная, ни Светлая сторона. Она гармонировала с избранным ею человеком, отталкиваясь от его желаний: деструктивных или созидательных, всё равно. В руках злодея артефакт погрузил бы мир в хаос и ужас, добряк осчастливил бы всех ежедневной миской супа и низкими процентами по кредиту, человек возвышенный заставил окружающее человечество морально совершенствоваться и сочинять по утрам сонеты.

Проблем было две: именно заставил, не принимая во внимание мнение других, – но это бы полбеды. Второе и главное – сам мир вокруг являлся придуманным. По сути, «Дыхание Бога» выполнило бы желание Мякиша для самого Мякиша. Нарисовало дверь за очагом, в замок которой можно сунуть золотой ключик.

– Мне нужно ещё подумать, – с трудом сказал он и отдёрнул руку с ракушкой от уха. Песню без слов всё ещё было слышно, но уже тише и тише. Потом она превратилась в еле разборчивое жужжание и вовсе затихла. Артефакт уснул, но пульсация силы внутри ощущалась даже так.

Господин Ерцль, протянувший уже требовательно руку за билетом, хмыкнул.

– О чём?! Таких шансов больше не будет. Ты проживёшь жизнь попусту, зря, лениво гуляя от жены, зарабатывая копейки на очередной работе. Потом будет старость, а с ней болезни. И перед смертью сам себе скажешь: эх, да я – мудак!

– Смерти нет, – повторил за Десимой Павловной Антон. – И… Это будет моя жизнь, я уж как-нибудь решу, что сказать себе в старости.

Бенарес Никодимович скривился, став похожим на старую седую обезьяну, волей случая наряженную в полосатый костюм, сорочку и туфли.

– Хочу напомнить, что завтра… ах да, уже сегодня, как быстро летит ночь! Будут похороны вашей секретарши. Элла, верно? Её звали Элла. Раз уж Анатолий Анатольевич покинул нас, потерял, так сказать, голову от всех событий сразу, организатором придётся стать тебе. Возражения не принимаются. Ну, и авансом принимай руководство «Продаваном». Как хозяин, могу себе позволить.

В восприятии мира Антоном происходило нечто страшное. Теперь уже не раздвоенность, версии реальности насчитывали уже десятки. Одновременно он помнил и собственное детство, смерть мамы, одиночество и поиски справедливости – и интернат, и юностей было в голове уже несколько, и нынешнее взрослое состояние являло собой не обычный для всех кризис среднего возраста, а лютую смесь из той работы, что была раньше, жизни, семьи… Он мучительно пытался вспомнить, до спазма, до головной боли – кем он работал, а? Ведь кем-то. И где-то жил. И зачем-то продолжал это делать.