Карусель теней

Вот все-таки как забавно устроена психика детей, что живых, что мертвых. Он даже не задумался над тем, что этот дядька по какой-то причине его видит. Для него данный факт совершенно несущественен. Вот так оно – и всё.

– Раз зову, значит, надо, – пояснил я. – Дело есть.

– Тебе надо – сам и подходи, – без малейших признаков уважения к старшим ответил мне пацан, раскачиваясь на ветке.

– Ну, ты и наглый, – не мог не восхититься я. – Меня бы отец за такие слова как сидорову козу выдрал.

– Так ты мне и не отец, – резонно заметил мальчишка. – Мой батя вон лежит. Правда, он не пришел после того, как… Ну, потом. А я его ждал. Сильно.

– Бывает, – признал я. – Каждому свое. Слушай, все-таки уважил бы меня, а? Хоть и ночь, но люди ходят, а я вон ору тут чуть ли не на всю улицу. Того и гляди машину из психушки мне вызовут.

– Так ты, наверное, псих и есть, – предположил наглый малец, но при этом разжал руки и опустился на землю. – Раз меня видишь. Те, которые в своем уме, такого не умеют.

Он не торопясь приблизился к ограде, правда вплотную к ней подходить не стал. Славный такой мальчонка, аккуратный, в рубашечке с длинными рукавами, застегнутой под горло, в брючках со стрелочками. Видать, с душой его собирали в последний путь. С любовью. Впрочем, разве бывает по-другому в таких случаях?

– Скажи, ты Самсона Орепьева-третьего знаешь? – спросил я у него. – Забавный такой персонаж, всю дорогу при местном Хозяине отирается.

– Знаю, – подтвердил паренек. – Вернее, видел несколько раз.

– Позвать его можешь?

– Нет, – помотал головой мальчишка. – Мне отсюда уходить никуда нельзя. Как определили меня на это место, так я тут и живу. Давно уже.

– Ой, да ладно, – поморщился я немного показушно. – Чтобы такой безбашенный пацан, как ты, сидел на одном месте, никогда с него не сбегая? Не поверю.

– Что значит «безбашенный»? – заинтересовался мальчишка. – Это как?

– Ну, значит, без тормозов, – попробовал объяснить ему смысл слова я, поняв, что он, скорее всего, умер еще до появления данного выражения. – Нет для него преград ни в море, ни на суше, ни в квартире, ни в подвале. И запретов тоже нет.

– Так то там, с той стороны ограды. – Мальчишка попробовал пнуть ногой ветку, лежащую на земле, и ему это удалось. Значит, точно давненько он здесь. Молодые, назовем их так, призраки на подобное неспособны. Они еще не потеряли связь с той реальностью, в которой их уже нет, а потому не различают до конца, где бытие, а где небытие, что здорово сбивает координацию действий. – Здесь все по-другому. Это тебе не с урока сбежать или вместо занятий музыкой пойти в футбол играть на пустырь. Там что, только замечание в дневник запишут или в кино пару недель запретят ходить. А тут… Не, я лучше здесь поиграю.

– Прости, не верю, – покачал головой я. – Хоть ты десять раз мне одно и то же повтори, а все равно шастаешь ты по территории кладбища. Причем по тем лазам и тропинкам, которые никто не знает. Не может по-другому быть. Знаю, что говорю, сам таким был.

– А докажи! – хитро глянул на меня пацан.

– Вот ты вредный, – вздохнул я. – Некрасиво прозвучит, но с таким подходам к людям что бы из тебя выросло?

– Что-то да выросло бы. – Мальчишка заложил руки за спину и качнулся на пятках туда-сюда. – Вот ты взрослый, и чего? Бродишь по ночам у кладбища. Нормальные люди так не поступают, они чаю напились и телевизор сейчас глядят. А ты… Как там тебя?

– Ал… – на автомате начал отвечать ему я, только в самый последний момент сообразив, что чуть не попался в банальнейшую ловушку. – Ах ты, маленький паршивец!

Мальчишка текуче скользнул к решетке, задрал свое лицо вверх и очень не по-доброму улыбнулся. И ведь что примечательно, детской непосредственности больше не наблюдалось. Нет, лицо осталось тем же, но черты как-то заострились, а глаза… Это были два черных провала. Не скажу, что мне стало не по себе, такими вещами меня теперь не напугаешь, но в целом впечатляет.

– Ты хорош, – признал я. – Ловок. Чуть не поймал меня.

– Жаль, что не поймал, – еще сильнее, прямо как Петрушка какой-то, раздвинув губы в улыбке и став неуловимо похожим на очень-очень ядовитую змею, звонко ответил мальчуган. – Напялить на себя шкурку Ходящего близ Смерти было бы весело. Надоели уже пьяные и старушки, с ними неинтересно, потому что все это слишком просто. Да еще вечно их причитания слушать приходится: «отпусти», «что со мной?». Всегда одно и то же. А ты – совсем другое дело.

– Не по плечу тебе моя шкурка, – поднял я воротник куртки. – Мало каши при жизни ел.

– Я вообще при жизни почти ничего не успел, – поделился со мной призрак. – Спасибо папе, это его стараниями я сюда, на кладбище, попал. Тут и застрял.

– За что же это он тебя так? – заинтересовался я.