Карузо

Но все это стало известно позже. Во многих газетах тех дней Карузо совершенно недвусмысленно представляли эдаким похотливым чудовищем из полудикой страны, набросившимся на «цивилизованную» гражданку Америки. У такого взгляда была своя «история». Дело в том, что еще с самого начала колонизации континента «коренные» американцы — англосаксонские протестанты — обвиняли во всех бедах страны именно эмигрантов из других стран, представляя их как угрозу обществу. Эти страхи поддерживались «академическими» авторами, которые сваливали ответственность за все проблемы Америки на «иностранцев», под которыми в разные периоды понимались ирландцы, евреи, поляки, японцы, китайцы… Большинство иммигрантских групп Америки испытали на себе действие этого стереотипа. С середины XIX века, когда началась массовая миграция итальянцев, они были немедленно охарактеризованы как низменные люди, с неразвитой нравственностью, склонные от природы к преступной деятельности, и именно на них были перенесены все фобии «цивилизованного» общества США. За итальянцами прочно закрепилось клеймо потомственных преступников, склонных везде создавать мафиозные организации. Справедливости ради, надо отметить, что, действительно, итальянская мафия была очень развита в Америке и представляла собой немалую социальную проблему. Естественно, Карузо к ней никакого отношения не имел — более того, впоследствии он выдержал несколько жестоких сражений с одной из группировок — организацией «Черная рука».

Нет сомнений, что все обвинения прессы в адрес Энрико были поклепом. Несмотря на многочисленные романы, Карузо прекрасно умел держать себя в руках и никогда не выносил легкие интриги на всеобщее обозрение. Ведь он ощущал себя мужем Ады и прекрасно понимал, как сильно может ее травмировать просочившаяся в газеты информация о его «подвигах». Тем более старался быть осторожным после того, как Ада узнала о его романе с Риной. Энрико, безусловно, был крайне заинтересован в том, чтобы в прессе не было ни малейшего намека на какие-либо его связи с женщинами. Так что, возвращаясь к эпизоду у обезьянника, можно быть уверенным в одном: у певца и в мыслях не было как-то обидеть стоявшую рядом незнакомую даму или завязать с ней «отношения». Единственная проблема с женщинами, которую имел Карузо, так это переизбыток внимания с их стороны. Его голос и всесветная слава притягивали поклонниц словно магнитом, и Энрико обладал почти неограниченными возможностями выбора женщин из самых разных социальных слоев, включая высшие аристократические круги. Каждый день он получал письма с содержанием, совершенно аналогичным приводимому корреспондентом одного из журналов того времени. Знаменитый русский тенор Дмитрий Смирнов показал репортеру целую кипу писем поклонниц, одна из которых признавалась певцу: «Я потеряла все свои умственные способности, извините мою невменяемость. Вы — звезда, и я боюсь Вас, но не могу отделаться от чар Вашего голоса…» Другая пишет: «Мне 17 лет, я — стройная, красивая брюнетка, обожаю Вас — Ваш дивный голос, Вашу изящную красоту. Скажите одно слово, и я вся Вам отдамся…» Третья: «На днях я выхожу замуж, но прежде хочу видеть Вас наедине. Назначьте свидание, умоляю Вас. Вы — мой бог, Вам я хочу принести в жертву то, что иначе пришлось бы отдать простому смертному»^[224].

Подобные предложения шли нескончаемым потоком, и если бы захотел, Карузо всегда мог ответить согласием.

Учитывая все эти обстоятельства, можно понять, насколько ошеломили тенора последовавшие за эпизодом у обезьянника события. Ощущая (и совершенно справедливо) себя одним из наиболее известных в мире людей, достигнув уровня, когда могущественные властители Европы и Америки делают ему комплименты и общаются на равных, Карузо никак не мог представить, что он может оказаться в полицейском участке, словно какой-нибудь уголовник или бродяга. Тем не менее именно это и произошло. От клетки с обезьяной Энрико доставили в другую клетку. «Как всякий неаполитанец, панически боящийся полиции… Карузо в участке пришел в совершенно невменяемое состояние: клялся и божился в своей невиновности, просил отпустить его и даже пытался стать на колени, а когда его мольбы не возымели действия — ударился в буйство. Понадобились немалые усилия двух дюжих полисменов, чтобы скрутить его и водворить в карцер»^[225].

Из полицейского участка Энрико написал одному из друзей, Джону Виафоре, записку с отчаянной просьбой вызволить его из ада, в котором он оказался. Тот связался с дирекцией «Метрополитен-оперы», после чего в участок немедленно примчался Генрих Конрид, который внес залог и отвез почти невменяемого тенора в гостиницу, где по настоянию директора Карузо немедленно заявил протест против действий полиции.

Однако было поздно. История просочилась в прессу и стала сенсацией, вынесенной на первые страницы едва ли не всех газет мира. Тщетно пытался Конрид выступить с официальным опровержением виновности тенора. Разразился скандал, доставивший Карузо уйму неприятностей.