Карузо

Поскольку у Эррико не было возможности платить за уроки, маэстро составил контракт, в соответствии с которым молодой человек должен ему отчислять 25 процентов от дохода в течение «пяти лет фактического пения». Неопытный в подобного рода делах, Карузо не обратил внимания на двусмысленность формулировки и документ подписал. После этого ему разрешено было присутствовать в классе маэстро Верджине и наблюдать, как тот занимается с другими студентами. Из всех качеств певческого голоса маэстро Верджине предпочитал силу и звучность, поэтому отбирал для обучения молодых певцов, которые соответствовали этому критерию. Позднее Карузо признавался:

— У маэстро было много учеников и среди них были голоса, звучащие куда сильнее, нежели мой…

В то время когда Карузо посещал маэстро Верджине, тот всем ставил в пример тенора по фамилии Пунцо, отличавшегося на редкость сильным голосом. Маэстро предсказывал ему блестящую карьеру и даже сосватал свою дочь за эту будущую, как ему казалось, знаменитость. Карузо с улыбкой вспоминал:

— Пунцо ходил всегда такой важный, надутый, разговаривал со всеми свысока. В общем, болван был первостатейный…^[54]

Завидуя вокальной мощи Пунцо, Карузо форсировал свой голос, стараясь придать ему как можно больше мощи. Но после подобных попыток он на какое-то время вообще терял способность петь:

— Верджине мой голос не интересовал. Тем не менее некоторым полезным вещам он меня научил. Например, маэстро настаивал на необходимости естественного, «природного» звука. Помню, он подчеркивал: «Не давайте публике видеть, что пение для вас — работа; голос должен звучать непринужденно и легко». Следуя этому совету, я начал понемногу делать успехи. Перестал форсировать звук и пел так, как было предписано самой природой. Это было правильным решением. Но мне еще явно недоставало звуковой мощи. В первые месяцы занятий с маэстро Верджине я по-прежнему оставался тенором с «голосом ветра, свистящего сквозь оконные щели»…^[55]

Внешне Карузо выглядел неприметно среди обеспеченных, статных учеников Верджине. Он был худой, невысокого роста, с жесткими, густыми прямыми волосами, довольно бедно одетый. Но когда он улыбался, обнажая идеально белые зубы, когда одаривал окружающих своим огненным взглядом — все поддавались обаянию юноши и его крайне эмоциональной манере общения. Оглядываясь на юные годы, Карузо вспоминал бытовые проблемы, с которыми ему приходилось тогда сталкиваться:

— Я купил зеленую краску и каждый раз перед уходом красил ею свой пиджак и гладил его. Моя мачеха вырезала мне манишки из бумаги. Ходить приходилось далеко, а ботинки стоили недешево. Поэтому я пел на свадьбах и похоронах, чтобы немного заработать. Я помню, как купил первую пару — это были превосходные ботинки, но с картонными подошвами. На полпути к дому маэстро я попал под дождь. Мои прекрасные ботинки промокли. Высохнув, они сморщились, и мне пришлось идти домой босиком^[56].

К этому рассказу стоит добавить, что в то время в Италии (как и в большинстве стран Европы) еще не было налажено фабричное производство обуви. Сапожники шили обувь под конкретного заказчика — отсюда и высокая ее стоимость.

Петь юному тенору приходилось по самым разным поводам. Так, нередко какой-нибудь «Ромео» просил молодого тенора исполнить серенаду под окном своей «Джульетты». Однако в те времена в Неаполе серенады исполняли и официальным лицам: депутатам, министрам, именитым гостям — это был своеобразный ритуал. Карузо вспоминал, что в те годы ему довелось даже петь для принца Уэльского, будущего английского короля Эдуарда VII, когда тот на своей яхте прибыл в небольшой городок Котроне для участия в празднике, посвященном чудотворной иконе небесной покровительницы города — Мадонны Котроне. Годы спустя в Виндзорском замке Карузо пел для него вновь и после выступления напомнил ему о их первой встрече. Король был удивлен и очень растроган.

Чтобы хоть как-то заработать, Карузо приходилось принимать практически любые предложения. 15 августа в небольшом курортном местечке Майори неподалеку от Салерно, на празднике святой покровительницы городка, за плату в десять лир он выступал в старинном соборе на вечерней мессе. Пропев несколько часов, он уже собрался возвращаться в Неаполь, до которого было пятнадцать с лишним миль, как вдруг к нему обратился один из организаторов праздника:

— Постой, твоя работа еще не закончена. Иди за мной, будешь петь на торжественном приеме в доме мэра города, барона Дзеццы.