Карузо

Кто знает, как сложилась бы дальнейшая судьба Карузо, если бы не счастливый случай. То, что Эррико каждый день пел, крайне раздражало его командира — майора Джузеппе Нальяти. Как-то раз он вызвал молодого солдата и приказал, чтобы тот прекратил петь и не мешал ему работать. Однако через несколько дней Нальяти подошел к юноше и сказал, что берет его с собой в кафе на встречу с другом, бароном Костой. Барон, как оказалось, был большим поклонником музыки, образованным музыкантом-любителем и неплохим пианистом. Голос Карузо произвел на него хорошее впечатление, и он предложил ему в свободное от службы время бесплатно заниматься с ним у себя дома. Он лично аккомпанировал юноше, исправляя ошибки, которые не заметил (или не хотел замечать) маэстро Верджине. Карузо позднее вспоминал, что за пять дней барон Коста вместе с ним прошел роль Туридду из «Сельской чести» — первую партию в «серьезной» опере, которую Эррико выучил. Так как вся роль состоит из четырех арий и дуэта, такое, по всей видимости, было вполне возможным.

В беседе с майором Нальяти барон Коста самым лестным образом отозвался о способностях молодого певца, и последствия не заставили долго ждать. Через три недели майор вызвал новобранца в кабинет:

— Невозможно быть одновременно солдатом и певцом. Я договорился, что твой брат Джованни будет служить вместо тебя. А ты отправляйся домой.

Разница в возрасте между Эррико и Джованни составляла три года. В то время в Италии, если в семье было всего два брата, служить в армии должен был кто-то один — если первый погибал, то оставался другой, и род не обрывался. На следующий день после разговора в полк действительно прибыл Джованни, крайне удивленный таким развитием событием. Ему ничего не оставалось, как смириться и приступить к несению службы. Тем самым у Эррико появилась возможность полностью посвятить себя занятиям музыкой.

Жители городка Риети несколько иначе рассказывают историю пребывания там будущего великого певца. Один из них, автор книги о «короле баритонов» Маттиа Баттистини, передает то, что слышал от сограждан. По его словам, майор был сразу же пленен голосом Эррико и нашел для него в Риети хорошего учителя пения, который регулярно и по всем правилам искусства занимался с ним, пока тот служил в армии. Это был Давид Маркуччи, руководитель капеллы местного собора. Маркуччи действительно был очень опытным педагогом. Он давал много уроков. Среди его учеников был также известный риетинский баритон Джулио Мари. Карузо часто пел в местном соборе, вызывая восхищение жителей, и однажды выступил даже официально — вместе с певцами Сикстинской капеллы, приехавшими в Риети на праздник Святой Варвары 4 декабря 1893 года^[58].

Сложно сказать, насколько этот рассказ достоверен. Как бы то ни было, Карузо никогда не упоминал имя Давида Маркуччи в качестве своего учителя и ни слова не говорил о каких бы то ни было выступлениях во время службы в армии. А вот своему командиру он был искренне признателен и всячески хотел его отблагодарить. Но тот резко пресек подобные намерения. Карузо сокрушался:

— Никогда после этого я не видел своего армейского начальника, хотя неоднократно пытался его найти. Я хотел поблагодарить его, сделать для него что-нибудь. Не исключено, что без помощи майора Нальяти, освободившего меня от трех лет службы, я бы никогда не сделал такой карьеры!..

В итоге Карузо прослужил в армии всего сорок пять дней. Он вернулся домой перед Пасхой и на следующее же утро отправился к маэстро Верджине. Тот встретил юношу весьма радушно, увидев в таком повороте событий доброе предзнаменование. Чтобы поддержать семью, Карузо продолжал выступать в церквях и других местах, при этом почти каждый день занимался с маэстро.

Некоторые биографы Карузо, например В. Торторелли, рассказывают о своеобразном «благословении», которое он получил в то время от одного из самых выдающихся певцов XIX столетия — Анджело Мазини. Согласно этой версии, великий тенор, после того как услышал голос юноши, признался маэстро Верджине:

«— У вашего Карузо самый красивый голос, какой мне приходилось слышать за всю мою жизнь!..

…Анджело Мазини произнес приговор честно, одним духом. Это было первым официальным признанием Карузо, первой верной оценкой достоинств его голоса»^[59].