Карузо

По прибытии в Нью-Йорк Карузо сразу же включился в бурную жизнь — как на сцене, так и вне ее. Весь сезон он выступал в уже знакомом ему репертуаре и добавил к нему всего одну новую роль — Рауля в «Гугенотах» Дж. Мейербера. Для тенора это довольно выигрышная партия, однако по тесситуре она довольно высокая, и Энрико, хотя и блестяще с ней справился, впоследствии не часто к ней обращался.

Важным событием (и немалым источником дохода) для него стала работа в студии звукозаписи. В тот период фирма «Виктор» вынуждена была конкурировать с «Коламбией», которая усовершенствовала технологию записи и повысила оплату музыкантам. Руководству «Виктора» ничего не оставалось, как двигаться в том же направлении. Однако у этой фирмы была козырная карта — Карузо. Пластинки с его записями расходились огромными тиражами, намного большими, нежели кого-либо из других певцов. Их заслушивали до полного износа. Именно в этот период Карузо сделал ряд записей, которые многие считают его лучшими. Рихард Таубер, один из выдающихся немецких теноров послекарузовской эпохи, вспоминал: «Я мог слушать его записи по многу часов подряд. Для любого начинающего певца это самое лучшее учебное пособие, какое только можно себе представить».^[204]

Вскоре после прибытия в Нью-Йорк Карузо получил письмо от своего старого благодетеля, Эдуардо Сонцоньо, который организовывал фестиваль итальянского искусства во Франции и просил тенора выступить в «Федоре». В его сезоне принимали участие почти все ведущие тенора Италии. Достаточно назвать имена Анджело Мазини (прощавшегося в текущем сезоне со сценой), Фернандо де Лючии, Эдоардо Гарбина, Амедео Басси. Кроме этого, были приглашены сопрано Лина Кавальери и Реджина Пачини, баритоны Титта Руффо, Джузеппе Кашман, Марио Саммарко, басы Барделли и Оресте Лупе. Также должны были приехать композиторы Руджеро Леонкавалло, Пьетро Масканьи и Умберто Джордано. Но парижане и слышать не хотели об итальянском сезоне без своего, как они уже считали, любимца — Карузо. И Энрико вынужден был согласиться участвовать в гастролях, хотя на это время у него был запланирован отдых. Но он даже представить не мог, как ему нужен будет отдых после тяжелейшего завершения его второго американского сезона и «весеннего турне» «Метрополитен-оперы»! Маршрут турне включал Бостон, Питсбург, Цинциннати, Чикаго, Миннеаполис, Омаху, Канзас-Сити, Сан-Франциско и Лос-Анджелес. В каждом городе давался один спектакль, после чего труппа сразу же переезжала в следующий. В среднем приходилось выступать раз в два дня. Несмотря на огромный успех, Карузо был совершенно измотан переездами. Каждый выход на сцену был тяжелым испытанием — он терял за вечер больше килограмма. Не удивительно, что У него вскоре начались проблемы со здоровьем. Он послал в Нью-Йорк телеграмму Аде, в которой просил ее присоединиться к нему, что та и сделала. Вернувшись из турне, несмотря на усталость, Карузо не смог отказать Симонелли, когда тот попросил дать бенефисный спектакль «Паяцев» в поддержку итальянской больницы Нью-Йорка. За это выступление он был удостоен государственной награды Италии.

Приняв напоследок участие 26 апреля в концерте с Лилиан Нордикой и композитором Виктором Гербертом, дирижировавшим своим оркестром, Карузо отплыл в Европу и уже 13 мая 1905 года выступил в Париже в первом из шести представлений «Федоры» в театре Сары Бернар с Линой Кавальери и Титта Руффо. Успех они имели триумфальный, один из самых значительных в карьере всех главных участников. О событиях в Париже вспоминал впоследствии Никола Даспуро: «Не успели появиться афиши, возвещающие об этих спектаклях, как билеты на все шесть представлений моментально испарились из театральных касс. И теперь всякий, желающий попасть в театр, был вынужден обращаться к спекулянтам, переплачивая вчетверо по сравнению с номиналом. Но зато какой незабываемый вечер подарило всем первое представление „Федоры“! Заполненный до отказа зал блистал пышностью и великолепием нарядов парижских красавиц. Все сколько-нибудь значительные деятели мира искусства, и среди них Равель, Дебюсси, Массне, Сен-Санс, весь бомонд, представители политических и деловых кругов — все в этот вечер оказались в театре.

Первый акт прошел очень хорошо. Кавальери все нашли восхитительной. С начала и до конца первой картины второго акта, в особенности же после романса „Amor ti vieta“ и после „ночного“ дуэта были нескончаемые аплодисменты. Но событие феноменальное, поистине ставшее кульминацией успеха, произошло во второй картине этого акта — после того фрагмента, когда Карузо, вокально и сценически преобразившийся в раненого льва, подал знаменитую фразу: „Мне слуги проклятый притон показали…“