Повеселевший Кузьма что-то спрашивал негромко, успевал и по сторонам глядеть, и под ноги, про меня не забывал, то и дело ловила я его заботливый взгляд. Доможил Федюнька принял его да в помощники записал – хорошо это, ладно.
– Ты, братанушка, вот еще что скажи, другие суседушки есть в теремах? Неужто один такое хозяйство вел? – поражался мой Кузьма. – И как успевал-то?
– Тяжко было, – вздохнул Федюнька, по ступенькам поднимаясь – проворно, как кошак. – Я почему возрадовался, как тебя увидел? Вот, думаю, идет помощник мне. А ты… – Он расстроенно махнул рукой, двери распахнул, скользнул внутрь по сверкающим натертым половицам.
– Ты уж прости меня, дурака, – виновато пробурчал Кузьма, оглядывая порядок, царивший в подклети, – все сверкает, блестит, ни пылинки, ни паутинки нигде. Хороший в школе хозяин, все в ладу у него.
– Ночами в подызбице не стучи, в поставцах посудой не громыхай, за печью не возись, – предупредил Федюнька строго, – лошадям гривы не путай да стонами народ не изводи, сонных не щекочи – шалости все эти Василиса не любит, мигом вылетишь на болота али в лес, а там свои хозяева, и нам там делать нечего. Скучать не придется, работы тут хватает – сам вишь, как много изб-то, подворье огроменное. Во дворе овинный нам в помощниках, дядька вредный, но справедливый, ввечеру познакомлю.
– Я драки боялся, – честно признался вдруг Кузьма и виновато на меня глянул, – ты, Аленка, не сердись, что я как лешак дикий себя повел. Тут как бывает – в одной избе двум домовым не жить…
– А у нас не одна изба, вона их сколько… – широко улыбнулся рыжий и распахнул перед нами дверь в клеть, которая с этих пор моим домом станет.
Я и охнула – просторная, светлая, с широкими окошками в две стены, с ткаными половичками яркими да сундуками расписными, с широкими лавками у стен. В такой горнице боярской и княжна могла бы жить.
– Проходи, не стой на пороге. – Федюнька первым протопал вперед. – У нас бояре да царские сынки научаются волшбе да чарам, негоже их в черной избе селить, вот и построили такие хоромины.
Я зашла, котомку свою к груди прижимая, трепетно было, боязно, словно во сне очутилась. А на столе вмиг молоко в кувшине оказалось – еще теплое, с пенкой, нашлись тут и каравай маковый, и пироги – рыбный и ягодный, и каша на меду. Я и не думала, что так голодна, пока все это не увидала. Котомку на лавку положила и, прежде чем самой за стол сесть, Кузьме да Федюньке молока отлила, пирога отломила.
– Понятливая девка твоя, уживемся, – довольно сказал местный домовик и улыбнулся широко, отчего еще больше на кота стал похож.
Хорошо здесь, уютно – травы сухие к подволоке привязаны. Мелисса, мята, полынь – горьковатый запах, но приятный. Видать, нечисть шалит, вот и метелки трав сухих тут оберегами и развешены. Я сначала не заметила, а над окошками тоже веночки – ромашка, горицвет, одолень-трава, крапива, веточки ивы, осины, березовые сухие сережки, и кажется – никогда с запахом этим травяным лето не закончится, даже зимою снежной будет пахнуть здесь лесом да лугом. Хорошо, что мой капризный домовик злиться перестал – я с радостью смотрела, как они с рыжим Федюнькой уплетают пирог, обсуждая привычные им заботы да хлопоты.
– Навьи тут не ходють? – серьезно вопрошал Кузьма, попивая молоко. – У нас всяко бывало – на мельнице, поди, жили… места там гиблые были, погост недалече.
– Того года упырь явился неупокоенный – кажуть, ученики черных колдунов постарались. У них занятия были, а двери на проклятый погост, куда их водють мертвяков воскрешать, кто-то приоткрытыми оставил. Так вот… Приполз с кладовища этот мертвяк, переполошил мне чародеек да травниц – они-то с Навью дел не имеют! Но быстро угомонили умертвие, и часу не прошло. У нас тут сильный колдун один имеется – вот он за такими вещами следкует. Кащеем Бессмертным его кличуть…
Тут Федюнька ко мне повернулся.
– Это он у меня наставником будет? – догадалась я. Как подумаю, что с Навью теперь постоянно соприкасаться придется, так и тошно становится, даже горница эта светлая не в радость.
– Ты, девка, не боись, он хоть и колдун, а все ж справедливый, иначе Василиса его бы не покликала сюда. Она, знать, обо всех печется, всех бережет. Она волшебство сохранить хочет, а что не только светлое оно, про то знаешь? То-то же, ведьмарки да чаровники темные тоже нужны миру явьему. Тьма да свет – вместе быть должно им, иначе беды великие в мир людей придут… Но ты про то все узнаешь еще, а пока отдыхай, отдыхай, красава… Завтра тяжкий день.
Под тихое бормотанье домовиков я и заснула. И впервые за долгое время мне омуты черные да дочки водяного не снились. Впервые спокойно я спала, как в детстве.
В опочивальню свою, что в горнице была расположена, я все едино с опаской заходила, хоть Федюнька, домовик местный, мне и показал хоромины – слишком все вокруг было красиво да богато. Из широких окон сосновый бор на холме виднелся – просторно, вольготно, любила я и прежде на лес смотреть, на поляны дикотравные. Чую, хорошо будет здесь жить. А сундуков сколько стоит, ларей – у меня и пожитков-то нет столько.