Кащенко

Есть основание думать, что в Салерно привозили и душевнобольных. Вероятно, они находили пристанище в бенедиктинском монастыре VII века, а может, в каком-либо из приютов-больниц, находившихся в ведении иоаннитов или «братьев Креста». По свидетельству историков, в это известное место приезжали люди, которые не могли «забыть умерших друзей». Их определяли как меланхоликов, в качестве лечебной меры им предлагалось «съесть нафаршированное целебными травами свиное сердце». Хорошо усвоив наследие Гиппократа и Галена, Салернская школа деятельно разрабатывала учение о темпераментах. Врачом, особенно охотно посвящавшим свои силы лечению психозов, был Константин Африканский (1010–1087). Ему принадлежит трактат «О меланхолии» — старательная компиляция из римских и арабских источников. Впрочем, его определение меланхолии не лишено меткости: это такое состояние души, когда человек твердо верит в наступление одних только неблагоприятных для него событий. Причиной болезни Константин Африканский объявляет пары черной желчи, которые якобы поднимаются к мозгу больного. Вследствие этого сознание затемняется и есть даже риск, что оно совсем погаснет.

Постепенно по образцу Салернской школы во Франции открываются университеты в Монпелье и Париже, а в Англии — высшие школы Оксфорда и Кембриджа. Однако серьезных открытий в медицине все эти заведения дать человечеству не смогли. Что и понятно: научная работа в эпоху Средневековья, как правило, сводилась к компиляциям и комментариям. Основным постулатом оставалось следование давно известной истине, а не поиски нового.

Такая позиция, конечно же, не удовлетворяла настоящих ученых, но не в меру самостоятельные исследования, отступавшие от традиции церкви, навлекали на себя преследования. В то же время даже самые самостоятельные исследователи все равно оставались людьми средневековья, а значит — жили под знаком теологии и метафизики. Соответственно, не могла продвинуться вперед психиатрия, объяснявшая влиянием дьявола практические любые отклонения психики. Значительный шаг вперед сделал падуанский профессор Микеле Савонарола (1386–1466), дед будущего пламенного проповедника.

Савонарола рассказывает, что в его время душевнобольных секли розгами до кровавых рубцов с целью «дать диверсию материальной причине мании», кололи иглами, шипами, покрывали все тело горчичниками, чтобы уничтожить застой мысли, вызванный меланхолией. Такой «отвлекающий метод» встречает со стороны Савонаролы решительное осуждение. Боль ожесточает больного, доводит его до бешенства и, говорит он, «надо думать, что большинство случаев так называемой волчьей ярости являются искусственным продуктом жестокого обращения». Савонарола рекомендует осторожные кровопускания, банки к ногам, рвотные, слабительные и особенно теплые ванны. Он говорит, что прежде всего необходимо возвратить больному сон; для этого хорошо поселить его в прохладной местности около реки и раскачивать на висячей койке на манер колыбели. Свою книгу «Великая практика» он писал, чтобы отвлечь врачей от диалектических пререканий на углах улиц и площадей и дать им в руки реальные факты.

Юридические документы времен позднего средневековья могут много рассказать об отношении к душевнобольным. На фоне роста городов и увеличения городского населения ближайшим родственникам человека с расстройством психики вменялось в обязанность сохранять безопасность и покой остальных граждан, то есть попросту держать больного взаперти. При наличии достаточных средств душевнобольного можно было поместить в другую семью. Уже упоминавшийся Юрий Каннабих, один из пионеров русского психоанализа, пишет, что в 1425 году некая горожанка регулярно получала в магистрате причитающуюся ей сумму за содержание совершенно посторонней ей душевнобольной женщины. А в 1427 году приехавший во Франкфурт поверенный в делах маркграфа Бранденбургского внезапно лишился рассудка, и тогда его принципал договорился с городом о помещении больного в отдельную квартиру и о поиске сторожей. В случае, если родственники не могли сладить со своим больным, его помещали в тюрьму либо в подвал городской ратуши. Были и особые камеры, находившиеся внутри массивных городских стен, так называемые «Tollenkisten» («ящики для буйнопомешанных») или «башни дураков». Здесь больные содержались большей частью на городские средства. Сквозь решетки миниатюрных окон в кирпичной стене они протягивали руки за милостыней и гостинцами, приносимыми по праздникам сердобольными бюргерами Нюрнберга, Брауншвейга, Франкфурта, Гамбурга, а праздные зеваки и мальчишки дразнили их.