Кашинская квартира

В раме, которая била его то по голени, то по икрам, был фотоснимок, сделанный Любой: Кашин на диване, у него в ногах — Коржакевич, на венском кресле в изголовье — Маслюк, рядом стоит Зусман, а сбоку на скамеечке — он, Севко. Весь отдел мостовиков проектного института.

Под фотографией было написано: «Привет из Израиля. Зусман».

Ну это уж слишком… «Жу-ли-ки!» — не стерпев, крикнул Севко, рванул назад, чтобы найти этого «художника», разобраться со всей этой шайкой, но тяжелая рама ударила его по коленям — и он грохнулся на тротуар, окровавив нос, левую скулу и лоб…

— С Кашиным подрался? — спросила Алёна, когда он доплелся до дома. — Расквасил ему нюхальник?

Почему он должен с Кашиным драться, когда тот умирает?

— Потому, что ты давно с ним подраться должен был, — почувствовала, как будто сама была из этой шайки, его безмолвный вопрос Алёна. — Как можно так ненавидеть друг друга всю жизнь — и ни разу не подраться?

Севко развернул к ней фотографию.

— Он умирает… Вот… Весь отдел попрощаться пришел.

Алёна взглянула на фотоснимок равнодушно.

— Зачем такой большой?.. И откуда тут Зусман?.. Он же в Израиль давно уехал. И года два как умер.

Севко вгляделся в Зусмана… На фотографии он был даже живее, чем тогда, когда жил.

— Жив он, они все живы… — начал Севко и подумал: «Боже! Как давно… да никогда я не говорил с ней по-человечески!..» Он отставил картину, чтобы подойти к Алёне, обнять ее, присесть с ней на диван так, чтобы она положила голову свою ему на плечо, погладить ее волосы, спросить: «Как ты, любимая? Что было с тобой сегодня, расскажи… Со мной вот что было…» — но Алёна отмахнулась: «Пусть все живые, и он живой, мне до лампочки!—и ткнула пальцем в фотоснимок. — Вот и вся ваша жизнь. Отнеси в подвал, куда это тут…»

Севко поднял тяжеленную раму, спустился в подвал и долго сидел там, глядя, как цедится пыль через паутину на зарешеченном подвальном оконце. Вспоминая такую неожиданную, какая только однажды в жизни может случиться, встречу, он жалел, что не воспользовался случаем, не остался с Добролюбовым, Белинским и Мицкевичем около постели Некрасова в период последних песен: тогда бы, возможно, все были бы живые — и Фёкла бы не умерла.

Опубликовано в журнале "Дружба Народов", № 9, 2015

С белорусского. Перевод Нины Дебольской